Венедикт Ерофеев: «Можешь не писать – не пиши. Биография венедикта ерофеева
Выходит первая биография Венедикта Ерофеева. Почитайте ее
«Я работал тогда на кабельных работах, и именно по моей вине вся Россия покрылась телефонными кабелями. И связал Вильнюс с Витебском, а Полоцк с Москвой, но это не минуло литературу, поскольку ей всегда необходим новый язык, со старым языком ничего не будет, а на кабельных работах я получил отличную фольклорную практику», — рассказывал Ерофеев В. Ломазову Ломазов В. Нечто вроде беседы с Венедиктом Ерофеевым // Театр. 1989. № 4. С. 34. . Нахождение Ерофеевым «нового языка» («собственной манеры письма») трудно не назвать чудом: пусть сверходаренный, но все же дилетант стремительно преобразился в одного из лучших прозаиков современной ему России. «До «Петушков» я знал: замечательный друг, умный, прелестный, но не писатель. А как прочел «Петушки», тут понял — писатель», — признавался Владимир Муравьев Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 577. . «“Москва — Петушки» поразили изяществом стиля и неожиданными, очень остроумными поворотами мысли, — рассказывает Борис Успенский. — Этим поэма напомнила мне «Сентиментальное путешествие» Стерна «Духовных учителей у меня не было, а литературные — Стерн, Рабле. А Гоголь — он везде, куда ни сунься», — говорил Ерофеев В. Ломазову (Ломазов В. Нечто вроде беседы с Венедиктом Ерофеевым // Театр. 1989. № 4. С. 34). ».
Что́ тут сыграло главную роль? Многолетние поиски стиля, отразившиеся в прежних сочинениях Ерофеева, а также в его письмах и записных книжках? Ерофеевское постоянное, но выборочное чтение («У него был очень сильный избирательный импульс, массу простых вещей он не читал Он, как собака, искал «свое», — вспоминал Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 577. тот же Муравьев)? Случайное и счастливое попадание в нужный тон? Ответа мы не знаем и теперь уже, наверное, никогда не узнаем. Сам автор в интервью 1988 года подчеркивал, что поэма писалась им не как программная и эпохальная вещь, а как забавная безделка для друзей, густо насыщенная сугубо домашними шутками и намеками. «Это был 1969 год. Ребята, которые накануне были изгнаны из Владимирского педагогического института за чтение запретных стихов, допустим, Марины Ивановны Цветаевой, ну, и так далее, они меня попросили написать что-нибудь такое, что бы их, ну, немного распотешило, и я им обещал, — привычно смешивая коктейль из разновременных обстоятельств, рассказывал Ерофеев. — Я рассчитывал всего на круг, ну, примерно двенадцать, ну, двадцать людей, но я не предполагал, что это будет переведено на двенадцать — двадцать языков».
«Я очень долго не могла воспринять это как художественное произведение, я читала как дневник, где все имена знакомые», — вспоминала Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 544. Лидия Любчикова, входившая в число тех «двенадцати — двадцати людей», для которых была написана поэма. «Он читал нам «Москва — Петушки», но мы не знали, что это книга, думали, что это просто его своеобразный личный дневник», рассказывает и Вячеслав Улитин. «Когда первый раз, еще в рукописи, я читала «Москва — Петушки», приняла их просто за дневник Венедикта», — вторит им Ольга Седакова, незадолго до этого познакомившаяся с Ерофеевым через Бориса Сорокина. Знакомство состоялось на том самом праздновании тридцатилетия Венедикта, которое описывается в поэме: «…Пришел ко мне Боря с какой-то полоумной поэтессою, пришли Вадя с Лидой, Ледик с Володей. И принесли мне — что принесли? — две бутылки столичной и две банки фаршированных томатов». «Через много лет я его спросила: почему ты меня назвал «полоумной»? — а он сказал: «Я ошибся наполовину», — рассказывает Ольга Седакова. В другом интервью она сообщает, что при знакомстве с Венедиктом «каждому новичку нужно было пройти экзамен. В моем случае это было требование прочитать Горация на латыни и узнать дирижера, который на пластинке дирижировал симфонией Малера. Не то что я так уж разбиралась в дирижерах и знала всего Малера — просто точно такая пластинка была у меня. Так что я узнала, и меня приняли». И она же так передает свое первое впечатление от автора поэмы: «Меня (а мне было 19 лет, когда мы познакомились) его свобода от мира (не только от советского) ошеломила. Я думала, что такого не бывает». «Не Толстой, не Платон, не Флоренский, — вспоминает Дар и крест. Памяти Натальи Трауберг / Сост. Е. Рабинович, М. Чепайтите. СПб., 2010. С. 77. Седакова, — Веничка в это время был для меня Учителем Жизни, и его лозунг «все должно идти медленно и неправильно» или, иначе говоря, «мы будем гибнуть откровенно» я считала единственно честной программой на будущее в окружающих нас обстоятельствах. Будем плевать снизу на общественную лестницу, на каждую ее ступеньку — отдельно. И ничего нам вашего не надо. Мой учитель фортепиано Владимир Иванович с печалью наблюдал за происходящим. И однажды, когда я пришла на занятие в слишком очевидном подпитии, сказал: «Как мне хотелось бы, чтобы рядом с вами оказался взрослый человек!»
О том, как возник знаменитый жанровый подзаголовок «Москвы — Петушков» Ерофеев в 1988 году сообщил вот что: «Меня попросили назвать это. Ну, хоть как-нибудь. Опять же, знакомая — ведь не может быть, чтобы сочинение не имело бы никакого жанра. Ну, я пожал плечами, и первое, что мне взбрело в голову, было — «поэма». И я сказал: «Если вы хотите, то пусть будет поэма». Они сказали: «Нам один хрен, пусть будет поэма или повесть», но я тогда подумал: поэма». Про конкретные обстоятельства создания «Петушков» Венедикт тоже рассказывал безо всякого пафоса. «…Зимой 1970-го, когда мы мерзли в вагончике « общежитии-вагончике с системой трехъярусных нар» уточняет Ерофеев в письме Светлане Гайсер-Шнитман (Гайсер-Шнитман С. Венедикт Ерофеев «Москва — Петушки», или «The Rest Is Silence». Bern; Frankfurt am Main; New York; Paris, 1989. С. 20). , у меня появилась мысль о поездке в Петушки, потому что ездить туда было запрещено начальством, а мне страсть как хотелось уехать. Вот я… «Москва — Петушки» так начал» ( из интервью Л. Прудовскому Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 498–499. ). Нине Черкес-Гжелоньской Ерофеев поведал Документальный фильм «Моя Москва», режиссер Ежи Залевски, съемка 1989 года. Из домашнего архива Нины Черкес-Гжелоньской. о возникновении замысла «Москвы — Петушков» так: «Первым толчком было, что я ехал как-то зимой, рано утром из Москвы в Петушки и стоял в тамбуре. Разумеется, ехал без билета. Ведь я до сих пор не покупаю билет, хотя мне уже пошел шестой десяток. И вот я стоял в морозном тамбуре. И курил. И курил «Беломор». И в это время дверь распахивается и контролеры являются. И один сразу прошел в тот конец вагона, а другой остановился: «Билетик ваш!» Я говорю: «Нет билетика». — «Так-так-так. А что это у вас из кармана торчит пальто?” А у меня была початая уже, я выпил примерно глотков десять, бронебойная бутылка вермута такая восемьсотграммовая. Но она в карман-то не умещается, и я потерял бдительность и горлышко торчало. “Что это у тебя там?” Я говорю: «Ну, вермут ». «А ну-ка вынь, дай-ка посмотреть!» Посмотрел, покрутил… Бульк-бульк-бульк-бульк-бульк-бульк-бульк… «Дальше — беспрепятственно!» И вот после этого началось. Это в декабре 69-го года. Я решил написать маленький рассказик на эту тему, а потом думаю: зачем же маленький рассказик, когда это можно… И потом… из этого началось путешествие». «Тогда на меня нахлынуло, — объяснял Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 515. Ерофеев Ирине Тосунян. — Я их писал пять недель и пять недель не пил ни грамма. И когда ко мне приехали друзья и сказали: «Выпьем?», я ответил: «Стоп, ребята, мне до этого нужно закончить одну гениальную вещь». Они расхохотались: «Брось дурака валять! Знаем мы твои гениальные вещи!»
А вот как история написания «Москвы — Петушков» отразилась в кривом зеркале Вадима Тихонова: поэму «он писал на станции «Железнодорожная» Станция по Горьковской железной дороге между Москвой и Петушками. См. главы поэмы «Кучино — Железнодорожная» и «Железнодорожная — Черное». — О. Л., М. С., И. С. в вагончике. Когда все уехали в отпуск, он там остался сторожить и сидел писал. Я к нему когда приехал, услышал только смех. Захожу, смотрю, сидит Ерофеев и пишет. И смеется. Я ему сказал:
— Ну, хватит хохотать, Ерофейчик, уже, пора и серьезным делом заниматься…
— А у тебя что, Вадимчик? — он меня спрашивает.
— А у меня идея есть.
Нужно, тем не менее, отметить, что в разговоре с друзьями Ерофеев назвал «Москву — Петушки» «гениальной вещью» вполне ответственно и осознанно. Просто гениальность в представлении Ерофеева вырастала не из звериной насупленной серьезности, а из дуракаваляния и домашней шутливости. Именно с учетом этого обстоятельства нужно воспринимать следующее свидетельство Елизаветы Горжевской: «Он никогда не изображал из себя гения, у Венички этого никогда не было». В ерофеевской поэме были сознательно подхвачены традиции анекдота и легковесной застольной болтовни, хотя сводить «Москву — Петушки» только к этой традиции, разумеется, было бы глупостью.
И тут самое время обратить внимание на как бы мимоходом и неуверенно оброненное Ерофеевым в интервью число близких друзей, для которых писалась поэма, двенадцать. Комментарием к этому числу может послужить следующий фрагмент Ерофеев В. Записные книжки. Книга вторая. М., 2007. С. 70. из ерофеевской записной книжки 1973 года: «Христа (как следует) знали 12 человек, при 3 с половиной миллионах жителей земли, сейчас Его знают 12 тысяч при 3,5 миллиардах. То же самое». «Такая своеобразная апостольская группа. Христос и апостолы. Такой вот кружок своеобразный», — описывает взаимоотношения Ерофеева и его владимирского окружения Вячеслав Улитин. «Эта компания вокруг него — это как бы его ученики, его апостолы были», — определяет взаимоотношения Ерофеева c «владимирцами» и Евгений Попов. Отчетливо евангельские мотивы звучат и в описании Радиопрограмма «Говорит Владимир». Игорем Авдиевым последствий встречи с Ерофеевым: «Я оставил дом, я оставил институт, я просто пошел за ним и потом не расставался до са́мой буквально смерти его». Осторожное и ненавязчивое, почти игровое самоотождествление с Христом, которое легко выявляется в «Москве — Петушках», как представляется, многое объясняет в особенностях поведения Ерофеева конца 1960-х — начала 1970-х годов. «Я с каждым днем все больше нахожу аргументов и все больше верю в Христа. Это всесильнее остальных эволюций», — записал Ерофеев В. Записные книжки. Книга вторая. М., 2007. С. 64. он в блокноте того же 1973 года. «Москва — Петушки» — глубоко религиозная книга, — утверждал Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 574. Владимир Муравьев и вслед за этим спешил прибавить: — …но там он едет, во-первых, к любовнице, а во-вторых, к жене с ребенком. И что, он раскаивается? Да ему это в голову не приходит».
11 фактов про писателя Венедикта Ерофеева, автора известной поэмы «Москва-Петушки»
24 октября исполнилось бы 80 лет человеку, который окружал себя огромным количеством мистификаций; человеку, который обладал способностью пить, не пьянея и не теряя хороших манер; человеку, создавшему один из лучших русскоязычных текстов ХХ века – Венедикту Ерофееву, незабвенному Веничке, автору поэмы «Москва – Петушки».
1. Детство Ерофеев провёл в детдоме
Венедикт родился в 1938 в Мурманской области, он был шестым ребёнком в семье. Его отца арестовали по обвинению в антисоветской пропаганде, мать уехала в Москву к сестре на заработки, а дети оказались в детском доме.
2. Из всех ВУЗов Ерофеев был отчислен
В 1955 году Ерофеев поступил на филфак МГУ, но быстро был отчислен за непосещение занятий.
Я просто перестал ходить на лекции и перестал ходить на семинары. И скучно было, да и незачем. Я приподнимался утром и думал, пойти на лекцию или семинар, и думаю: на*** мне это надо, — и не вставал и не выходил. Я видимо, не вставал, потому что слишком вставали все другие. И мне это дьявольски не нравилось. Ну, идите вы, ****юки, думал я, а я останусь лежать, потому что у меня мыслей до***ща.
Ещё Венедикт пытался учиться во Владимирском, Коломенском и Орехово-Зуевском пединститутах, но отовсюду был отчислен.
3. 9 работ, на которых успел побывать Ерофеев
— грузчик продовольственного магазина в Коломне
— помощник каменщика на стройке в Москве
— истопник-кочегар во Владимире
— бурильщиком в геологической партии в Украине
— охранник в вытрезвителе в Орехово-Зуево
— стрелок в ВОХР, военизированной охране в Москве
— лаборант экспедиции по борьбе с кровососущими насекомыми в Средней Азии
— рабочий ЖКХ стройтреста во Владимире
— монтажник кабельных линий связи по всему СССР
4. Алкоголь в жизни Ерофеева
Как и для многих, водка стала для Ерофеева способом примирения с окружающей действительностью. Несколько раз он лежал с белой горячкой в больнице, мог уходить в недельные запои. Но, по словам друзей, даже при постоянном пьянстве Ерофеев сохранял ясность и трезвость ума, алкоголь не разрушил его способность писать и мыслить.
5. Главная произведение Ерофеева — «Москва-Петушки»
Своё главное произведение Ерофеев написал во время работы кабельщиком. Эта поэма про «алкоголика с нежной душой» Веничку, который пытается добраться до Петушков или хотя бы выйти на Красную площадь, но постоянно оказывается на Курском вокзале.
Впервые «Москва-Петушки» опубликовались в израильском журнале «АМИ» в 1973 году. В 80-х поэма была опубликована в сокращённом виде без нецензурных слов в журнале «Трезвость и культура». Полная версия вышла только в 1989 году.
Полная запись «Москвы-Петушков». Читает сам Ерофеев.
6. Водка — стержень, на который нанизан сюжет
В «Москве-Петушках» время идёт не по привычным законам, а измеряется количеством выпитого алкоголя. Веничка, который считается авторским альтер эго, проходит все стадии пьянства: от утреннего похмельного ожидания открытия магазина до вечернего последнего глотка. По мере приближения к Петушкам, а соответственно и по мере выпитого, мир Венички становится более абсурдным, хаотичным, и в результате замыкается на болезненном сознании героя.
В поэме водка перестаёт быть просто алкоголем и обретает метафизический смысл, становится особым способом познания и восприятия мира. Сам же Веничка не просто алкоголик, а «русский Одиссей», который пытается вернуться на родину, но оказывается в замкнутом круге истории.
7. Другие произведения Венедикта Ерофеева
Помимо знаменитой пьесы, Ерофеев написал пьесу «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», «Записки психопата», эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика», произведение «Благая Весть». Самой необычной работой стала «Моя маленькая лениниана»: подборка цитат Ленина.
8. Венедикт Ерофеев был окружён множеством легенд, которые придумывал он сам
В одном из интервью Ерофеев признался, что написал роман «Дмитрий Шостакович», но он был украден вместе с авоськой. Отправлялись целые экспедиции за поиском текста, но так ничего и не было найдено. Близкий друг Владимир Муравьёв считает , что история с украденным романом — выдумка, и никакого «Шостаковича» Ерофеев не писал.
То же самое касается и самой короткой главы «Серп и молот – Карачарово» поэмы «Москва-Петушки». Сам Ерофеев утверждает, что он её вырезал, но была ли она в изначальном варианте — это большой вопрос.
Во вступлении к первому изданию я предупреждал всех девушек, что главу «Серп и молот — Карачарово» следует пропустить, не читая, поскольку за фразой «И немедленно выпил» следует полторы страницы чистейшего мата я добился того, что все читатели, в особенности девушки, сразу хватались за главу «Серп и молот — Карачарово», даже не читая предыдущих глав, даже не прочитав фразы «И немедленно выпил». По этой причине я счел необходимым во втором издании выкинуть из главы «Серп и молот — Карачарово» всю бывшую там матерщину. Так будет лучше, потому что, во-первых, меня станут читать подряд, а во-вторых, не будут оскорблены.
9. Ерофеев был католиком
В 1987 году Венедикт Ерофеев принял крещение в в Католической церкви в храме св. Людовика Французского. Его крёстным отцом стал Владимир Муравьёв, близкий друг и известный литературовед.
10. Ерофеев предсказал причину своей смерти
В «Москве-Петушках» Веничка в конце оказывается убит шилом в горло. Сам Ерофеев умирает в 1990 году от рака горла. В последние годы жизни он мог говорить только с голосообразующим аппаратом.
11. Ерофеева не выпустили из страны на лечение
Один врач в Сорбонне пригласил Венедикта Ерофеева на операцию, после которой мог вернуться голос. Но его не выпустили из страны.
Копались [в трудовой книжке] — май, июнь, июль, август 1986 года — и наконец объявили, что в 63-м году у меня был четырехмесячный перерыв в работе, поэтому выпустить во Францию не имеют никакой возможности. Я обалдел. Шла бы речь о какой-нибудь туристической поездке — но ссылаться на перерыв в работе 23-летней давности, когда человек нуждается в онкологической помощи, — вот тут уже… Умру, но никогда не пойму этих скотов…
В поэме «Москва-Петушки» Венедикт Ерофеев предсказал свою смерть
24 октября 2018 1:11 3
У Ерофеева были удивительно чистые голубые глаза. Фото: Анатолий МОРКОВКИН/TASS
Жизнь Ерофеева выглядит печальной: нищее детство на Кольском полуострове, арестованный отец, детдом (после того, как его с братьями и сестрами оставила мать), потом – бедность, склонность к алкоголю и смерть в 50 с небольшим лет. И написано им было, в сущности, совсем немного. Но среди этого немногого – одна из лучших русских книг ХХ века, поэма «Москва-Петушки», которой зачитывались и зачитываются поколения людей.
О том, каким был этот человек, рассказывают Олег Лекманов, Михаил Свердлов и Илья Симановский в книге «Венедикт Ерофеев: посторонний», вышедшей в издательстве АСТ (Редакция Елены Шубиной) в канун юбилея писателя.
МГНОВЕННЫЙ АЛКОГОЛИЗМ
Ерофеев поступил в Московский университет в 1955 году без особых сложностей: он был золотым медалистом. Первую сессию он тоже сдал прекрасно. Приятель вспоминал, что он «не курил, ни капли спиртного не употреблял и даже давал по шее тем, у кого в разговоре срывалось непечатное слово. Однажды, получив месячную стипендию, чуть не всю ее потратил на компот из черешни, которыи привезли в общежитскии буфет: ходил и покупал банку за банкои , что для северянина вполне извинительно. (…) Любили его все — пожалуи , как самого младшего. Его голубые, как небеса, глаза, длинные ресницы и румянец во всю щеку исключали по отношению к нему обычную в подростковых компаниях (а все мы были тогда подростками) грубость».
Но на зимние каникулы он уехал домой в Кировск , и там узнал, что его отец тяжело и неизлечимо болен. По версии авторов книги, именно это привело к тому, что внешне выглядело почти деградацией. Он стал мрачен и малообщителен, потерял желание учиться в университете, начал курить и пить.
Хорошо знавшая его поэтесса и филолог Ольга Седакова вспоминала его собственный рассказ: «Поступив в МГУ , в Москве , бредя по какой-то улице, он увидел в витрине водку. Зашел, купил четвертинку и пачку «Беломора». Выпил, закурил – и больше, как он говорил, этого не кончал. Наверное, врачи могут это описать как мгновенный алкоголизм». А его друг Владимир Муравьев вспоминал: «В студенческие годы Веничка совсем ничего не ел. Он говорил: “Идеальныи завтрак: полчетвертинки, оставшеи ся с вечера (нужно, чтобы кто-нибудь оставил), и маленькое пиво. Идеальныи обед: четвертинка и две кружки пива. Идеальныи ужин: полчетвертинки (вот то, что должно остаться на завтрак, но на ужине все время спотыкаюсь, обязательно получается целая четвертинка), большое и маленькое пиво”.
С МГУ Ерофеев вскоре расстался, а филологическое образование, по сути, получил самостоятельно: он всегда невероятно много читал, мог месяцами сидеть в библиотеках, блестяще знал русскую поэзию. Потом он безо всякого труда поступил во Владимирский пединститут, на отлично за несколько дней сдав трудные экзамены и покорив комиссию. А потом – почти по приколу – решил снова поступить на филфак МГУ. Как вспоминал друг: «Однажды он проходил мимо здания МГУ и видит: там — прием. Он подал документы и сходу, не готовясь, написал сочинение. И написал его на пять! Это вообще совершенно невероятная вещь, потому что пятерки за сочинение при поступлении в университет не ставят никогда. Нельзя было ни однои запятои неправильно поставить, ни однои стилистическои погрешности допустить. А он походя легко смог это сделать. Это, конечно, был недостижимыи совершенно уровень».
Но учиться он, конечно, не стал. По словам той же Седоковой, ему было свойственно «решительное желание занять позицию под общественной лестницей, спуститься в самые низы общества… Отказ от включения в общественную структуру со всеми вытекающими отсюда последствиями (нищетой, бездомностью) – это был его выбор». Если он и не бродяжничал в буквальном смысле слова, то периодически искал пристанища и места для ночлегов.
Книга «Венедикт Ерофеев: посторонний»
ИМ ВОСХИЩАЛИСЬ ДОВЛАТОВ И ШУКШИН
Ерофеев работал то грузчиком, то кабельщиком, и последнее вдохновенно и иронически описал в поэме «Москва-Петушки». Хотя в книге кабельщики предстают отъявленными халтурщиками, в реальности Ерофеев работал старательно, не за страх, а за совесть, и изнурительного физического труда не боялся. Однако в том, что касается выпивки, в поэме не так уж много преувеличений: к тридцати годам он стал пить постоянно, выпивка «стала для него работой», по словам одного из знавших его людей.
Что стало непосредственным толчком для создания поэмы «Москва-Петушки»? По одной из версий, трагическая гибель его бригады. «Почти ежедневно на служебном грузовике Венедикт ездит на свои кабельные работы в Шереметьево », – вспоминал его приятель Юрий Гудков . – «Однажды мы засиделись допоздна, и Ерофеев просыпает и опаздывает на работу. Трудно описать потрясение Венедикта, когда он узнает, что машина с его товарищами по бригаде перевернулась на пути к Шереметьеву и почти все люди погибли. Венедикт сильно запил и целыи месяц “паркет казался ему морем”. А жена моя часто вспоминала, что Венедикту после потрясения долгое время снился один и тот же сон. Будто бы он идет по покатои крыше, поскальзывается, падает и повисает на руках на карнизе, потом срывается и. повисает в воздухе»…
Сам Ерофеев описывал рождение замысла не так драматически: однажды он просто ехал в электричке из Москвы в Петушки без билета (он на них не тратился), наткнулся на контролеров, те заметили, что из кармана у него торчит початая бутылка вермута… и немедленно выпили. Дальше Ерофеев ехал беспрепятственно. Так или иначе, в 1969 или 1970 году он «нахрапом», «на одном дыхании» создал свою поэму, потом еще какое-то время ее шлифовал, потом читал вслух, потом дал перепечатать знакомой в нескольких экземплярах…
В течение нескольких лет «Москва-Петушки» стала суперхитом самиздата, а Ерофеев оказался широко известен (правда, в узких кругах – об официальной публикации и речи не могло идти). Молодые люди знали поэму чуть ли не наизусть. Ею восхищались такие разные люди, как крупнейший филолог Михаил Бахтин , поэт Юлий Ким и актер и режиссер Василий Шукшин . Потом «Москву-Петушки» напечатали в израильском журнале – микропленки с ней были тайно вывезены за рубеж. Сергея Довлатова , который прочитал роман уже в эмиграции, спросили: “Можно отметить, что одним из лучших современных прозаиков вы считаете Венедикта Ерофеева?” Он ответил: “Нет, ни в коем случае. Не одним из лучших, а лучшим, самым ярким и талантливым”. К концу 70-х, по свидетельству одного современника, книгой зачитывалась вся страна, по популярности она могла сравниться только с песнями Высоцкого .
И примерно в это же время пьянство Ерофеева, с которым он более или ме нее справлялся, начало приобретать совсем мрачный характер – выпив, он становился агрессивным. Употребление внутрь духов типа «Белая сирень» не казалось чем-то из ряда вон выходящим: Ольга Седакова вспоминала, что однажды всерьез заподозрила Ерофеева в том, что он украл у нее и выпил не то что «Сирень», а дорогие и дефицитные французские духи. Потом выяснилось, что их заранее спрятал муж, знавший, что Ерофеев должен зайти к ним в гости…
МЫШКИ, ЛЯГУШАТА И КРОТ НА ЛЮСТРЕ
Спустя еще несколько лет начались и приступы белой горячки с галлюцинациями. «Мышки и лягушата. Всю ночь приемник, чтобы заглушить застенное пение. Люди в шкафу. Крот на люстре. Паноптикум. » – записывал он. И тем не менее вне запоев он оставался интеллигентным, очаровательным человеком: никаких признаков распада личности у него не было.
Однажды Ерофеев придумал игру, которой развлекался долгие годы: оценивал писателей по тому, сколько водки бы им налил. «Ну, например, Астафьеву или Белову ни грамма бы не налил. А Распутину — грамм 150. А если бы пришел Василь Быков и Алесь Адамович, я бы им налил по полному стакану. Юлиану Семенову я бы воды из унитаза немножко выделил, может быть». Владимиру Войновичу , согласно этому ранжиру, он налил бы три или четыре рюмки, Андрею Битову – полстакана, Белле Ахмадулиной – полный стакан. (Насчет Виктора Астафьева он, впрочем, в конце концов смилостивился и мысленно выделил ему 15 граммов).
«КАКЕ ДЕЛА МОГУТ БЫТЬ ВАЖНЕЕ ГРИБОВ?»
Одним из главных увлечений Ерофеева были походы за грибами. Несмотря на издевательский пассаж про писателя Владимира Солоухина в «Москва-Петушки» («Мои глупыи земляк Солоухин зовет вас в лес соленые рыжики собирать. Да плюньте вы ему в его соленые рыжики!»), сам он именно что увлекался засолкой грибов , хотя хорошим кулинаром не был. Постоянно ходил в лес, прекрасно знал грибные места, мог похвастаться неплохими результатами, которые отмечал в дневнике (после одной прогулки принес 20 белых , 14 подосиновиков, 13 подберезовиков).
Его друг Марк Гринберг вспоминает: «На меня он только один раз по-настоящему гаркнул. Как-то утром позвонил и сказал: “Даваи -ка подваливаи к часу дня на Ярославскии вокзал, поедем по грибы”. Он меня врасплох застал, и я ему сказал: “Вень, слушаи , рад бы, но дел полно. ” — что-то такое. И тут он именно прорычал: “Вот кого я терпеть не могу, это деловых людеи — у которых дел полно. Ты сам подумаи : какие у тебя дела могут быть, которые важнее грибов?”»
Для самого Ерофеева, впрочем, куда важнее грибов и даже алкоголя была классическая музыка. В записных книжках у него есть такая фраза: «Если бы я вдруг откуда-нибудь узнал с достоверностью, что во всю жизнь больше не услышу ничего Шуберта или Малера , это было бы труднее пережить, чем, скажем, смерть матери. Очень серьезно». Знакомый вспоминал: «Музыка на него оказывала прямо-таки наркотическое воздеи ствие. Он получал от нее гораздо больше каи фа, чем от водки. Людеи , которые так слушали музыку, я больше не припомню». Продавцы музыкальных магазинов, сначала пренебрежительно окидывавшие взором скромно одетого Ерофеева, в итоге проводили с ним много времени за выбором пластинок, а потом провожали его с сияющими глазами и фразой «Такие покупатели у нас бывают редко!»
На памятнике Венечке, что стоит в Москве, цитата из поэмы: «Нельзя доверять человеку, который еще не успел похмелиться». Фото: Дмитрий КОРОБЕЙНИКОВ/РИА Новости
«УМРУ, НО НЕ ПОЙМУ ЭТИХ СКОТОВ»
Погубила Ерофеева не водка, а, скорее всего, курение. По печальной иронии судьбы, это произошло одновременно с официальным признанием: «Москва-Петушки», выдержавшая множество публикаций за границей, переведенная на десяток языков, наконец-то была напечатана в СССР , в журнале «Трезвость и культура», появившимся на волне горбачевской антиалкогольной кампании – правда, с большими купюрами и под видом книги об ужасах пьянства. Вскоре последовала и нормальная, полная публикация.
Но незадолго до этого Ерофеева после перенесенного гриппа начали мучить боли в горле. Сначала решили, что это фарингит, потом поставили диагноз «рак гортани». (По совсем уж невероятному совпадению, «Москва-Петушки», написанная за полтора десятка лет до этого, завершается тем, что Веничке всаживают шило именно в горло: «Я не знал, что есть на свете такая боль, я скрючился от муки»… Операция в СССР была мучительной, потому что наркоз почти не подействовал).
Друзья устроили ему вызов за границу для лечения во французской онкологической больнице, но чиновники писателя во Францию не выпустили. «Они копались, копались — маи , июнь, июль, август 1986 года — и наконец объявили, что в 63-м году у меня был четырехмесячныи перерыв в работе, поэтому выпустить во Францию не имеют никакои возможности. Я обалдел. Шла бы речь о какои -нибудь туристическои поездке — но ссылаться на перерыв в работе 23- летнеи давности, когда человек нуждается в онкологическои помощи, — вот тут уже. Умру, но никогда не пои му этих скотов…» – говорил Ерофеев в интервью. А говорить после тяжелейшей операции он мог только с помощью специального голосового аппарата.
В 1989-м он присутствовал на постановке своей пьесы « Вальпургиева ночь» сначала в Театре на Малой Бронной , а затем в студтеатре МГУ – в последней постановке участвовали совсем молодые Алексей Кортнев и Валдис Пельш. У него появились деньги – на первые гонорары за публикацию «Москвы-Петушков» в СССР он с гордостью купил сестре подарки – хороший бразильский кофе и копченую колбасу. Он мечтал повидать мир (и ему пришло приглашение в США от группы англоязычных и русскоязычных писателей, в том числе обожавшего его Иосифа Бродского ), мечтал о домике за городом. Но было уже поздно: после ряда операций и облучений ему было слишком тяжело передвигаться…
В ТЕМУ
Москва-Петушки: корреспондент «КП» прокатился по знаменитому маршруту – в те края, где не отцветает жасмин
О том, что он там увидел, читайте в репортаже
Несмотря на то, что книгу «Москва-Петушки» считают культовой, вряд ли многие из нас часто ее перечитывают. Некоторым даже кажется, что писал ее хронический алкоголик. И это чистая правда. При этом «Москва-Петушки» – это классическое признанное произведение (поэма, между прочим!), по мотивам которого ставят спектакли по всему миру. (подробности)
КСТАТИ
Тест «Какой из вас Веничковед»
До сих пор в среде филологов считалось, что писать биографию Венички – гиблое дело. Автор поэмы “Москва-Петушки” наплодил о себе кучу мифов, легенд и разнообразной дезинформации.
Смогли бы вы написать биографию Венедикта? Определите, что правда, а что бред в историях о Веничке. (подробности)
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Москва-Москва Венедикта Ерофеева
Биограф Ерофеева оказывает самые “Веничкины” места столицы
Автор биографии Венедикта Ерофеева Олег Лекманов стоит на Красной площади, прислонившись к колонне. У него рюкзак на спине, две веревочные фенечки на руке. Люди здороваются с Лекмановым. Некоторые путают его со Шнуром. Но некоторые не путают. Это тот самый Лекманов, самый популярный филолог столицы. Преподаватель московской вышки, автор биографии Мандельштама и еще – популярный блогер. Это ему принадлежит шутка: “Если Зураб Церетели изваял Марину Цветаеву с цветком в руке, я очень надеюсь, что он не примется за памятник Константину Вагинову “. (подробности)
Олег Лекманов: «Веничка Ерофеев расстался с любовью всей своей жизни из-за того, что выпил ее духи»
Биограф Венедикта Ерофеева рассказал о неизвестных фактах из жизни автора “Москвы-Петушков”
До сих пор в среде филологов считалось, что писать биографию Венички – гиблое дело. Автор поэмы «Москва-Петушки» наплодил о себе кучу мифов, легенд и разнообразной дезинформации. Эту кучу он заботливо пестовал и удобрял. Специалисты махнули рукой и решили: отделить «дезу» от реальности невозможно. Однако к юбилею автора «Москвы-Петушков» в «редакции Елены Шубиной » вышла первая «невозможная» биография писателя. Ее авторами стал коллектив филологов: Олег Лекманов, Михаил Свердлов и Илья Симановский. Авторы провели огромную работу, в том числе – «сделали» журналистов. В книге приведены свидетельства и по сей день здравствующих друзей Венички. С филологом и одним из авторов книги мы встретились накануне юбилея писателя. (подробности)
Источники:
https://daily.afisha.ru/brain/10194-vyhodit-pervaya-biografiya-venedikta-erofeeva-pochitayte-ee/
https://zen.yandex.ru/media/id/592d2a1e7ddde88dbd5af011/5bd302f2c1416b00ac13f252
https://www.kp.ru/daily/26899.3/3942893/
