А бурый волк ей верно служит. Пушкин Александр Сергеевич – (Поэмы)

Бурый волк из Лукоморья

В литературе ничего не берется из ниоткуда. Сам по себе чистый авторский вымысел встречается крайне редко.

А так, обычно в основе авторского вымысла лежат какие-то реальные события – не выдуманные автором, но им раскрученные. Причем вот эти вот “раскрутки” – они могут быть либо заметными, либо – нет (тут главное – правильно задавать вопросы).

Возьмем, к примеру, первые строки поэмы Пушкина “Руслан и Людмила” (этот пример будет наиболее показательным – по крайней мере, этот текст учили все). С “заметками” в ней все знакомы:

“У Лукоморья дуб зеленый.
Златая цепь на дубе том.”

– Тут все понятно, все заметно. Лукоморье – это образ из древней славянской легенды, а дуб – это мифологический (скандинавский?) символ древа мудрости, древа познания. Авторского вымысла здесь нет – это все было придумано задолго до Пушкина. Но Пушкин это удачно раскрутил.

Туда же: русалка на ветвях, леший, избушка на курьих ножках – это все тоже не авторский вымысел, это образы из древних народных сказаний. Пушкин их не изобретал, но дорабатывал, докручивал.

Но тут есть и “незаметки”. Которые мы все повторяем, но даже не задаемся вопросом, типа “а это про что, собссно?”. Например, вот это:

“В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит”.

Вас не смущает сочетание ” бурый волк “? Бурый, в литературном смысле, – это медведь. А волк – он не бурый, он серый. Причем сочетание “серый волк” вполне вписывается в размер. На черта Пушкину понадобился именно бурый волк?

Да, я знаю, что волки могут иметь разный окрас – даже белый. Но мог ли знать об этом Пушкин? Зоологию им в Лицее вряд ли преподавали на таком уровне, а охотник из Пушкина был никакой. Так что увидеть где-либо именно бурого волка Александр Сергеич не мог. Но в тексте волк как раз бурый. Откуда?

А дело все в том, что среди лицейских друзей Пушкина был некто Владимир Вольховский (1798-1841). Личностью он был весьма примечательной – он сделал неплохую научную и военную карьеру, дослужился до генерал-майора. Более того, он был одним из немногих декабристов, про которых все знали, но которым ничего не было. Ну, в смысле, у следствия не набралось материала на состав преступления – пришлось извиниться и отпустить.

Но так вот. Лицом этот Вольховский (по кличке, разумеется, Волк) был весьма смугл. То есть, бур. Вот отсюда и “бурый волк”.

Но тут возникает вопрос – а кто же тогда царевна? Да к тому же еще и из темницы? Тут дело сложнее. Возможно, речь идет о дочери тогдашнего директора Царскосельского Лицея – Анне-Августе Энгельгардт (1804-1831). Аналогий здесь может быть несколько:

– Директор Энгельгардт = царь в Царскосельском Лицее, тогда его дочь Анна-Августа = царевна.

– Имя “Августа” – это также одно из имен вдовствующей императрицы Марии Федоровны (матери Павла 1го), а также – одно из имен Екатерины 2й. Т.е. это царское имя – и Пушкину про такие совпадения имён наверняка было известно. Геральдику и родословные в Лицее преподавали хорошо.

– Юной Анне-Августе в Царском Селе делать было особо нечего. В 1816 году (когда туда был назначен Энгельгардт) это был захолустный городишко с плацем, полковой церковью и гауптвахтой. Вот и все развлечения – чем не темница.

Единственное, что скрашивало быт этой царевны в те времена, – это знакомство с “бурым Волком” – смуглым Вольховским. Который, как вы можете уже догадаться, ей верно служил.

Какого рода были у них отношения – это неизвестно. Наверно, это была просто дружба – в 1816 царевне было 12 или 13 лет. Хотя по тем временам это был вполне подходящий возраст для подготовки к замужеству (или помолвке).

Но вот что известно доподлинно: уже в 1817 году Вольховский был выпущен из Лицея с золотой медалью и. сразу был назначен в гвардию. А потом – отправлен подальше в экспедицию в Среднюю Азию.

Но а Пушкин, как непосредственный свидетель всего этого, включил этот эпизод в свою поэму – но уже в виде сказочного образа. Почему нет, собссно?

А бурый волк ей верно служит. Пушкин Александр Сергеевич – (Поэмы)

Александр Сергеевич Пушкин

(Версия 1.4 от 30 января 2001 г.)

РУСЛАН И ЛЮДМИЛА

Для вас, души моей царицы, Красавицы, для вас одних Времен минувших небылицы, В часы досугов золотых, Под шепот старины болтливой, Рукою верной я писал; Примите ж вы мой труд игривый! Ничьих не требуя похвал, Счастлив уж я надеждой сладкой, Что дева с трепетом любви Посмотрит, может быть украдкой, На песни грешные мои. У лукоморья дуб зеленый; Златая цепь на дубе том: И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом; Идет направо – песнь заводит, Налево – сказку говорит.

Там чудеса: там леший бродит, Русалка на ветвях сидит; Там на неведомых дорожках Следы невиданных зверей; Избушка там на курьих ножках Стоит без окон, без дверей; Там лес и дол видений полны; Там о заре прихлынут волны На брег песчаный и пустой, И тридцать витязей прекрасных Чредой из вод выходят ясных, И с ними дядька их морской; Там королевич мимоходом Пленяет грозного царя; Там в облаках перед народом Через леса, через моря Колдун несет богатыря; В темнице там царевна тужит, А бурый волк ей верно служит; Там ступа с Бабою Ягой Идет, бредет сама собой; Там царь Кащей над златом чахнет; Там русской дух. там Русью пахнет! И там я был, и мед я пил; У моря видел дуб зеленый; Под ним сидел, и кот ученый Свои мне сказки говорил. Одну я помню: сказку эту Поведаю теперь я свету.

Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой.

В толпе могучих сыновей, С друзьями, в гриднице высокой Владимир-солнце пировал; Меньшую дочь он выдавал За князя храброго Руслана И мед из тяжкого стакана За их здоровье выпивал. Не скоро ели предки наши, Не скоро двигались кругом Ковши, серебряные чаши С кипящим пивом и вином. Они веселье в сердце лили, Шипела пена по краям, Их важно чашники носили И низко кланялись гостям.

Слилися речи в шум невнятный; Жужжит гостей веселый круг; Но вдруг раздался глас приятный И звонких гуслей беглый звук; Все смолкли, слушают Баяна: И славит сладостный певец Людмилу-прелесть, и Руслана, И Лелем свитый им венец.

Но, страстью пылкой утомленный, Не ест, не пьет Руслан влюбленный; На друга милого глядит, Вздыхает, сердится, горит И, щипля ус от нетерпенья, Считает каждые мгновенья. В унынье, с пасмурным челом, За шумным, свадебным столом Сидят три витязя младые; Безмолвны, за ковшом пустым, Забыты кубки круговые, И брашна неприятны им; Не слышат вещего Баяна; Потупили смущенный взгляд: То три соперника Руслана; В душе несчастные таят Любви и ненависти яд. Один – Рогдай, воитель смелый, Мечом раздвинувший пределы Богатых киевских полей; Другой – Фарлаф, крикун надменный, В пирах никем не побежденный, Но воин скромный средь мечей; Последний, полный страстной думы, Младой хазарский хан Ратмир: Все трое бледны и угрюмы, И пир веселый им не в пир.

Вот кончен он; встают рядами, Смешались шумными толпами, И все глядят на молодых: Невеста очи опустила, Как будто сердцем приуныла, И светел радостный жених. Но тень объемлет всю природу, Уж близко к полночи глухой; Бояре, задремав от меду, С поклоном убрались домой. Жених в восторге, в упоенье: Ласкает он в воображенье Стыдливой девы красоту; Но с тайным, грустным умиленьем Великий князь благословеньем Дарует юную чету.

И вот невесту молодую Ведут на брачную постель; Огни погасли. и ночную Лампаду зажигает Лель. Свершились милые надежды, Любви готовятся дары; Падут ревнивые одежды На цареградские ковры. Вы слышите ль влюбленный шепот, И поцелуев сладкий звук, И прерывающийся ропот Последней робости. Супруг Восторги чувствует заране; И вот они настали. Вдруг Гром грянул, свет блеснул в тумане, Лампада гаснет, дым бежит, Кругом все смерклось, все дрожит, И замерла душа в Руслане. Все смолкло. В грозной тишине Раздался дважды голос странный, И кто-то в дымной глубине Взвился чернее мглы туманной. И снова терем пуст и тих; Встает испуганный жених, С лица катится пот остылый; Трепеща, хладною рукой Он вопрошает мрак немой. О горе: нет подруги милой! Хватает воздух он пустой; Людмилы нет во тьме густой, Похищена безвестной силой.

Ах, если мученик любви Страдает страстью безнадежно, Хоть грустно жить, друзья мои, Однако жить еще возможно. Но после долгих, долгих лет Обнять влюбленную подругу, Желаний, слез, тоски предмет, И вдруг минутную супругу Навек утратить. о друзья, Конечно лучше б умер я!

Однако жив Руслан несчастный. Но что сказал великий князь? Сраженный вдруг молвой ужасной, На зятя гневом распалясь, Его и двор он созывает: “Где, где Людмила?” – вопрошает С ужасным, пламенным челом. Руслан не слышит. “Дети, други! Я помню прежние заслуги: О, сжальтесь вы над стариком! Скажите, кто из вас согласен Скакать за дочерью моей? Чей подвиг будет не напрасен, Тому – терзайся, плачь, злодей! Не мог сберечь жены своей! Тому я дам ее в супруги С полцарством прадедов моих. Кто ж вызовется, дети, други. ” “Я!” – молвил горестный жених. “Я! я!” – воскликнули с Рогдаем Фарлаф и радостный Ратмир: “Сейчас коней своих седлаем; Мы рады весь изъездить мир. Отец наш, не продлим разлуки; Не бойся: едем за княжной”. И с благодарностью немой В слезах к ним простирает руки Старик, измученный тоской.

Все четверо выходят вместе; Руслан уныньем как убит; Мысль о потерянной невесте Его терзает и мертвит. Садятся на коней ретивых; Вдоль берегов Днепра счастливых Летят в клубящейся пыли; Уже скрываются вдали; Уж всадников не видно боле. Но долго все еще глядит Великий князь в пустое поле И думой им вослед летит.

Руслан томился молчаливо, И смысл и память потеряв. Через плечо глядя спесиво И важно подбочась, Фарлаф, Надувшись, ехал за Русланом. Он говорит: “Насилу я На волю вырвался, друзья! Ну, скоро ль встречусь с великаном? Уж то-то крови будет течь, Уж то-то жертв любви ревнивой! Повеселись, мой верный меч, Повеселись, мой конь ретивый!”

Хазарский хан, в уме своем Уже Людмилу обнимая, Едва не пляшет над седлом; В нем кровь играет молодая, Огня надежды полон взор: То скачет он во весь опор, То дразнит бегуна лихого, Кружит, подъемлет на дыбы Иль дерзко мчит на холмы снова.

Рогдай угрюм, молчит – ни слова. Страшась неведомой судьбы И мучась ревностью напрасной, Всех больше беспокоен он, И часто взор его ужасный На князя мрачно устремлен.

У Лукоморья дуб зеленый — Пушкин А.С.

У Лукоморья дуб зеленый – поэтическое вступление к поэме Руслан и Людмила. В небольшую канву стихотворения Пушкин вплел множество героев и сюжетов народных сказок: русалки сидят на ветвях, Баба-яга летит в ступе, Кощей над златом чахнет, тридцать витязей выходят их вод, царевна в темнице тужит. Строки пролога легко учатся и запоминаются на всю жизнь! Рекомендуем познакомить детей с этим замечательным произведением, как можно раньше:)

У Лукоморья дуб зеленый читать

У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;

Идёт направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;

Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;

Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;

Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;

Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несёт богатыря;

В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;

Там ступа с Бабою Ягой
Идёт, бредёт сама собой,

Там царь Кащей над златом чахнет;

Там русский дух… там Русью пахнет!

И там я был, и мёд я пил;
У моря видел дуб зелёный;
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил.

Источники:

https://zen.yandex.ru/media/id/5b3f52a78bcd5700a9770837/5bbddfaff96dbc00abfbe098
https://www.litmir.me/br/?b=67820&p=82
https://mishka-knizhka.ru/skazki-dlay-detey/russkie-skazochniki/skazki-pushkina/u-lukomorja-dub-zelenyj/