Биография венедикта ерофеева. Венедикт Ерофеев: «Можешь не писать – не пиши

“Ну, Битову я полстакана налью!” Об игре Венедикта Ерофеева в верховного литературного арбитра

(с) Виктор Баженов

“В кругу знакомых и друзей Ерофеев долгие годы развлекался им самим придуманной игрой, в которой себе он отвел роль верховного литературного арбитра. Автор «Москвы — Петушков» определял, какое количество водки он налил бы тому или иному писателю. «Если бы вот он вошел в мой дом, сколько бы я ему налил? — излагает Ерофеев “правила” этой игры в интервью с О. Осетинским 1989 года. — Ну, например, Астафьеву или Белову. Ни грамма бы не налил. А Распутину — грамм 150 А если бы пришел Василь Быков и Алесь Адамович, я бы им налил по полному стакану Юлиану Семенову я бы воды из унитаза немножко выделил, может быть»
.
«Говорили мы о писателях, которым Веничка “налил бы рюмку”, — вспоминает дочь Владимира Муравьева Анна. — Вот Войновичу налил бы даже две или. четыре, он того стоит». Еще об одном «туре» этой игры рассказывает муж Беллы Ахмадулиной, художник Борис Мессерер: «Каждое новое имя несли на суд Венедикта, и Веничка вершил этот суд, вынося торжественный приговор:
— Нет! Этому я ничего не налью!
Желая обострить разговор, я спросил:
— А как ты относишься к тому, что пишет Битов?
Веничка невозмутимо ответил:
— Ну, Битову я полстакана налью!
Андрей отреагировал благороднейшим образом:
— Веничка, что бы ты ни сказал, я никогда не обижусь на тебя!

Разговор зашел и о Белле. Ее самой не было в мастерской, она жила и работала тогда в Доме творчества композиторов в Репине под Ленинградом. Веничка задумчиво проговорил:
— Ахатовну я бы посмотрел.
А дальше на вопрос, как он оценивает ее стихи, Веничка произнес:
— Ахатовне я бы налил полный стакан!»

Беседа эта состоялась все в том же 1977 году, вскоре после того, как Ахмадулина и Мессерер в Париже взахлеб прочитали корректуру упомянутого нами выше русского издания «Москвы — Петушков». «Всю ночь я читала, — вспоминала позднее Ахмадулина. — За окном и в окне был Париж. Не тогда ли я утвердилась в своей поговорке: Париж не стоит обедни? То есть (для непосвященных): нельзя поступиться даже малым своеволием души — в интересах души. Автор “Москва — Петушки” знает это лучше других. Может быть, только он и знает Так — не живут, не говорят, не пишут. Так может только один: Венедикт Ерофеев, это лишь его жизнь, равная стилю, его речь, всегда собственная, — его талант “Свободный человек!” — вот первая мысль об авторе повести, смело сделавшем ее героя своим соименником, но отнюдь не двойником».

Впрочем, познакомятся Ахмадулина и Ерофеев еще через целых девять лет — в 1986 году. «Водиться с писателями он стал только в последние годы, когда стал знаменитым. Наши действующие литераторы искали с ним встречи. А до этого он жил в том кругу, который описан в “Петушках”. Там писателей не было, — рассказывает Ольга Седакова. — В последние годы у него часто бывала Ахмадулина, которую он почитал. Но весьма своеобразно: “Это новый Северянин”. Надо заметить, что это не осуждение: Северянина он очень любил».

Еще одно имя, которое нужно прибавить к небольшому списку почитавшихся Ерофеевым писателей-современников, — это Борис Вахтин. «Совершенно он был восхищен, просто восхищен его повестью “Одна абсолютно счастливая деревня”, — вспоминает Сергей Шаров-Делоне. — Она как раз тогда вышла в эмигрантском журнале “Эхо”. У нас в Абрамцеве эти журналы лежали стопками. Только обыск устраивай — на десять лет хватало всем. Но в академический поселок боялись. Эта повесть его поразила, я помню».

Если большинство современных ему русских прозаиков Ерофеев откровенно недолюбливал, а из поэтов выделял Ахмадулину и Бродского. то ко многим филологам он относился с почтением, если не с пиететом. «В прозе мне нравятся наши культуртрегеры типа Михаила Гаспарова, Сергея Аверинцева. А среди прозаиков я не нахожу никого», — говорил Ерофеев в позднем интервью И. Болычеву. «Мне позвонил Аверинцев и сказал: “Миша, а вы знаете, что Веничке Ерофееву нравится наша с вами проза?” — “Вот до чего, оказывается, можно дочитаться спьяну”, — ответил я ему», — иронически рассказывал одному из авторов этой книги Михаил Гаспаров в 1998 году. Ерофеев «чтил Аверинцева чрезвычайно и говорил, что Аверинцев — единственный умный человек в России, “за некоторыми вычетами”», — свидетельствует Ольга Седакова. «Он приходил на доклад Аверинцева в ИМЛИ, а я поняла, что он скоро умрет, и он понял, что я поняла», — вспоминает Нина Брагинская свою последнюю встречу с Ерофеевым.

Выходит первая биография Венедикта Ерофеева. Почитайте ее

«Я работал тогда на кабельных работах, и именно по моей вине вся Россия покрылась телефонными кабелями. И связал Вильнюс с Витебском, а Полоцк с Москвой, но это не минуло литературу, поскольку ей всегда необходим новый язык, со старым языком ничего не будет, а на кабельных работах я получил отличную фольклорную практику», — рассказывал Ерофеев В. Ломазову Ломазов В. Нечто вроде беседы с Венедиктом Ерофеевым // Театр. 1989. № 4. С. 34. . Нахождение Ерофеевым «нового языка» («собственной манеры письма») трудно не назвать чудом: пусть сверходаренный, но все же дилетант стремительно преобразился в одного из лучших прозаиков современной ему России. «До «Петушков» я знал: замечательный друг, умный, прелестный, но не писатель. А как прочел «Петушки», тут понял — писатель», — признавался Владимир Муравьев Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 577. . «“Москва — Петушки» поразили изяществом стиля и неожиданными, очень остроумными поворотами мысли, — рассказывает Борис Успенский. — Этим поэма напомнила мне «Сентиментальное путешествие» Стерна «Духовных учителей у меня не было, а литературные — Стерн, Рабле. А Гоголь — он везде, куда ни сунься», — говорил Ерофеев В. Ломазову (Ломазов В. Нечто вроде беседы с Венедиктом Ерофеевым // Театр. 1989. № 4. С. 34). ».

Что́ тут сыграло главную роль? Многолетние поиски стиля, отразившиеся в прежних сочинениях Ерофеева, а также в его письмах и записных книжках? Ерофеевское постоянное, но выборочное чтение («У него был очень сильный избирательный импульс, массу простых вещей он не читал Он, как собака, искал «свое», — вспоминал Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 577. тот же Муравьев)? Случайное и счастливое попадание в нужный тон? Ответа мы не знаем и теперь уже, наверное, никогда не узнаем. Сам автор в интервью 1988 года подчеркивал, что поэма писалась им не как программная и эпохальная вещь, а как забавная безделка для друзей, густо насыщенная сугубо домашними шутками и намеками. «Это был 1969 год. Ребята, которые накануне были изгнаны из Владимирского педагогического института за чтение запретных стихов, допустим, Марины Ивановны Цветаевой, ну, и так далее, они меня попросили написать что-нибудь такое, что бы их, ну, немного распотешило, и я им обещал, — привычно смешивая коктейль из разновременных обстоятельств, рассказывал Ерофеев. — Я рассчитывал всего на круг, ну, примерно двенадцать, ну, двадцать людей, но я не предполагал, что это будет переведено на двенадцать — двадцать языков».

«Я очень долго не могла воспринять это как художественное произведение, я читала как дневник, где все имена знакомые», — вспоминала Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 544. Лидия Любчикова, входившая в число тех «двенадцати — двадцати людей», для которых была написана поэма. «Он читал нам «Москва — Петушки», но мы не знали, что это книга, думали, что это просто его своеобразный личный дневник», рассказывает и Вячеслав Улитин. «Когда первый раз, еще в рукописи, я читала «Москва — Петушки», приняла их просто за дневник Венедикта», — вторит им Ольга Седакова, незадолго до этого познакомившаяся с Ерофеевым через Бориса Сорокина. Знакомство состоялось на том самом праздновании тридцатилетия Венедикта, которое описывается в поэме: «…Пришел ко мне Боря с какой-то полоумной поэтессою, пришли Вадя с Лидой, Ледик с Володей. И принесли мне — что принесли? — две бутылки столичной и две банки фаршированных томатов». «Через много лет я его спросила: почему ты меня назвал «полоумной»? — а он сказал: «Я ошибся наполовину», — рассказывает Ольга Седакова. В другом интервью она сообщает, что при знакомстве с Венедиктом «каждому новичку нужно было пройти экзамен. В моем случае это было требование прочитать Горация на латыни и узнать дирижера, который на пластинке дирижировал симфонией Малера. Не то что я так уж разбиралась в дирижерах и знала всего Малера — просто точно такая пластинка была у меня. Так что я узнала, и меня приняли». И она же так передает свое первое впечатление от автора поэмы: «Меня (а мне было 19 лет, когда мы познакомились) его свобода от мира (не только от советского) ошеломила. Я думала, что такого не бывает». «Не Толстой, не Платон, не Флоренский, — вспоминает Дар и крест. Памяти Натальи Трауберг / Сост. Е. Рабинович, М. Чепайтите. СПб., 2010. С. 77. Седакова, — Веничка в это время был для меня Учителем Жизни, и его лозунг «все должно идти медленно и неправильно» или, иначе говоря, «мы будем гибнуть откровенно» я считала единственно честной программой на будущее в окружающих нас обстоятельствах. Будем плевать снизу на общественную лестницу, на каждую ее ступеньку — отдельно. И ничего нам вашего не надо. Мой учитель фортепиано Владимир Иванович с печалью наблюдал за происходящим. И однажды, когда я пришла на занятие в слишком очевидном подпитии, сказал: «Как мне хотелось бы, чтобы рядом с вами оказался взрослый человек!»

О том, как возник знаменитый жанровый подзаголовок «Москвы — Петушков» Ерофеев в 1988 году сообщил вот что: «Меня попросили назвать это. Ну, хоть как-нибудь. Опять же, знакомая — ведь не может быть, чтобы сочинение не имело бы никакого жанра. Ну, я пожал плечами, и первое, что мне взбрело в голову, было — «поэма». И я сказал: «Если вы хотите, то пусть будет поэма». Они сказали: «Нам один хрен, пусть будет поэма или повесть», но я тогда подумал: поэма». Про конкретные обстоятельства создания «Петушков» Венедикт тоже рассказывал безо всякого пафоса. «…Зимой 1970-го, когда мы мерзли в вагончике « общежитии-вагончике с системой трехъярусных нар» уточняет Ерофеев в письме Светлане Гайсер-Шнитман (Гайсер-Шнитман С. Венедикт Ерофеев «Москва — Петушки», или «The Rest Is Silence». Bern; Frankfurt am Main; New York; Paris, 1989. С. 20). , у меня появилась мысль о поездке в Петушки, потому что ездить туда было запрещено начальством, а мне страсть как хотелось уехать. Вот я… «Москва — Петушки» так начал» ( из интервью Л. Прудовскому Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 498–499. ). Нине Черкес-Гжелоньской Ерофеев поведал Документальный фильм «Моя Москва», режиссер Ежи Залевски, съемка 1989 года. Из домашнего архива Нины Черкес-Гжелоньской. о возникновении замысла «Москвы — Петушков» так: «Первым толчком было, что я ехал как-то зимой, рано утром из Москвы в Петушки и стоял в тамбуре. Разумеется, ехал без билета. Ведь я до сих пор не покупаю билет, хотя мне уже пошел шестой десяток. И вот я стоял в морозном тамбуре. И курил. И курил «Беломор». И в это время дверь распахивается и контролеры являются. И один сразу прошел в тот конец вагона, а другой остановился: «Билетик ваш!» Я говорю: «Нет билетика». — «Так-так-так. А что это у вас из кармана торчит пальто?” А у меня была початая уже, я выпил примерно глотков десять, бронебойная бутылка вермута такая восемьсотграммовая. Но она в карман-то не умещается, и я потерял бдительность и горлышко торчало. “Что это у тебя там?” Я говорю: «Ну, вермут ». «А ну-ка вынь, дай-ка посмотреть!» Посмотрел, покрутил… Бульк-бульк-бульк-бульк-бульк-бульк-бульк… «Дальше — беспрепятственно!» И вот после этого началось. Это в декабре 69-го года. Я решил написать маленький рассказик на эту тему, а потом думаю: зачем же маленький рассказик, когда это можно… И потом… из этого началось путешествие». «Тогда на меня нахлынуло, — объяснял Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 515. Ерофеев Ирине Тосунян. — Я их писал пять недель и пять недель не пил ни грамма. И когда ко мне приехали друзья и сказали: «Выпьем?», я ответил: «Стоп, ребята, мне до этого нужно закончить одну гениальную вещь». Они расхохотались: «Брось дурака валять! Знаем мы твои гениальные вещи!»

А вот как история написания «Москвы — Петушков» отразилась в кривом зеркале Вадима Тихонова: поэму «он писал на станции «Железнодорожная» Станция по Горьковской железной дороге между Москвой и Петушками. См. главы поэмы «Кучино — Железнодорожная» и «Железнодорожная — Черное». — О. Л., М. С., И. С. в вагончике. Когда все уехали в отпуск, он там остался сторожить и сидел писал. Я к нему когда приехал, услышал только смех. Захожу, смотрю, сидит Ерофеев и пишет. И смеется. Я ему сказал:

— Ну, хватит хохотать, Ерофейчик, уже, пора и серьезным делом заниматься…

— А у тебя что, Вадимчик? — он меня спрашивает.

— А у меня идея есть.

Нужно, тем не менее, отметить, что в разговоре с друзьями Ерофеев назвал «Москву — Петушки» «гениальной вещью» вполне ответственно и осознанно. Просто гениальность в представлении Ерофеева вырастала не из звериной насупленной серьезности, а из дуракаваляния и домашней шутливости. Именно с учетом этого обстоятельства нужно воспринимать следующее свидетельство Елизаветы Горжевской: «Он никогда не изображал из себя гения, у Венички этого никогда не было». В ерофеевской поэме были сознательно подхвачены традиции анекдота и легковесной застольной болтовни, хотя сводить «Москву — Петушки» только к этой традиции, разумеется, было бы глупостью.

И тут самое время обратить внимание на как бы мимоходом и неуверенно оброненное Ерофеевым в интервью число близких друзей, для которых писалась поэма, двенадцать. Комментарием к этому числу может послужить следующий фрагмент Ерофеев В. Записные книжки. Книга вторая. М., 2007. С. 70. из ерофеевской записной книжки 1973 года: «Христа (как следует) знали 12 человек, при 3 с половиной миллионах жителей земли, сейчас Его знают 12 тысяч при 3,5 миллиардах. То же самое». «Такая своеобразная апостольская группа. Христос и апостолы. Такой вот кружок своеобразный», — описывает взаимоотношения Ерофеева и его владимирского окружения Вячеслав Улитин. «Эта компания вокруг него — это как бы его ученики, его апостолы были», — определяет взаимоотношения Ерофеева c «владимирцами» и Евгений Попов. Отчетливо евангельские мотивы звучат и в описании Радиопрограмма «Говорит Владимир». Игорем Авдиевым последствий встречи с Ерофеевым: «Я оставил дом, я оставил институт, я просто пошел за ним и потом не расставался до са́мой буквально смерти его». Осторожное и ненавязчивое, почти игровое самоотождествление с Христом, которое легко выявляется в «Москве — Петушках», как представляется, многое объясняет в особенностях поведения Ерофеева конца 1960-х — начала 1970-х годов. «Я с каждым днем все больше нахожу аргументов и все больше верю в Христа. Это всесильнее остальных эволюций», — записал Ерофеев В. Записные книжки. Книга вторая. М., 2007. С. 64. он в блокноте того же 1973 года. «Москва — Петушки» — глубоко религиозная книга, — утверждал Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. М., 2003. С. 574. Владимир Муравьев и вслед за этим спешил прибавить: — …но там он едет, во-первых, к любовнице, а во-вторых, к жене с ребенком. И что, он раскаивается? Да ему это в голову не приходит».

11 фактов про писателя Венедикта Ерофеева, автора известной поэмы «Москва-Петушки»

24 октября исполнилось бы 80 лет человеку, который окружал себя огромным количеством мистификаций; человеку, который обладал способностью пить, не пьянея и не теряя хороших манер; человеку, создавшему один из лучших русскоязычных текстов ХХ века – Венедикту Ерофееву, незабвенному Веничке, автору поэмы «Москва – Петушки».

1. Детство Ерофеев провёл в детдоме

Венедикт родился в 1938 в Мурманской области, он был шестым ребёнком в семье. Его отца арестовали по обвинению в антисоветской пропаганде, мать уехала в Москву к сестре на заработки, а дети оказались в детском доме.

2. Из всех ВУЗов Ерофеев был отчислен

В 1955 году Ерофеев поступил на филфак МГУ, но быстро был отчислен за непосещение занятий.

Я просто перестал ходить на лекции и перестал ходить на семинары. И скучно было, да и незачем. Я приподнимался утром и думал, пойти на лекцию или семинар, и думаю: на*** мне это надо, — и не вставал и не выходил. Я видимо, не вставал, потому что слишком вставали все другие. И мне это дьявольски не нравилось. Ну, идите вы, ****юки, думал я, а я останусь лежать, потому что у меня мыслей до***ща.

Ещё Венедикт пытался учиться во Владимирском, Коломенском и Орехово-Зуевском пединститутах, но отовсюду был отчислен.

3. 9 работ, на которых успел побывать Ерофеев

— грузчик продовольственного магазина в Коломне

— помощник каменщика на стройке в Москве

— истопник-кочегар во Владимире

— бурильщиком в геологической партии в Украине

— охранник в вытрезвителе в Орехово-Зуево

— стрелок в ВОХР, военизированной охране в Москве

— лаборант экспедиции по борьбе с кровососущими насекомыми в Средней Азии

— рабочий ЖКХ стройтреста во Владимире

— монтажник кабельных линий связи по всему СССР

4. Алкоголь в жизни Ерофеева

Как и для многих, водка стала для Ерофеева способом примирения с окружающей действительностью. Несколько раз он лежал с белой горячкой в больнице, мог уходить в недельные запои. Но, по словам друзей, даже при постоянном пьянстве Ерофеев сохранял ясность и трезвость ума, алкоголь не разрушил его способность писать и мыслить.

5. Главная произведение Ерофеева — «Москва-Петушки»

Своё главное произведение Ерофеев написал во время работы кабельщиком. Эта поэма про «алкоголика с нежной душой» Веничку, который пытается добраться до Петушков или хотя бы выйти на Красную площадь, но постоянно оказывается на Курском вокзале.

Впервые «Москва-Петушки» опубликовались в израильском журнале «АМИ» в 1973 году. В 80-х поэма была опубликована в сокращённом виде без нецензурных слов в журнале «Трезвость и культура». Полная версия вышла только в 1989 году.

Полная запись «Москвы-Петушков». Читает сам Ерофеев.

6. Водка — стержень, на который нанизан сюжет

В «Москве-Петушках» время идёт не по привычным законам, а измеряется количеством выпитого алкоголя. Веничка, который считается авторским альтер эго, проходит все стадии пьянства: от утреннего похмельного ожидания открытия магазина до вечернего последнего глотка. По мере приближения к Петушкам, а соответственно и по мере выпитого, мир Венички становится более абсурдным, хаотичным, и в результате замыкается на болезненном сознании героя.

В поэме водка перестаёт быть просто алкоголем и обретает метафизический смысл, становится особым способом познания и восприятия мира. Сам же Веничка не просто алкоголик, а «русский Одиссей», который пытается вернуться на родину, но оказывается в замкнутом круге истории.

7. Другие произведения Венедикта Ерофеева

Помимо знаменитой пьесы, Ерофеев написал пьесу «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», «Записки психопата», эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика», произведение «Благая Весть». Самой необычной работой стала «Моя маленькая лениниана»: подборка цитат Ленина.

8. Венедикт Ерофеев был окружён множеством легенд, которые придумывал он сам

В одном из интервью Ерофеев признался, что написал роман «Дмитрий Шостакович», но он был украден вместе с авоськой. Отправлялись целые экспедиции за поиском текста, но так ничего и не было найдено. Близкий друг Владимир Муравьёв считает , что история с украденным романом — выдумка, и никакого «Шостаковича» Ерофеев не писал.

То же самое касается и самой короткой главы «Серп и молот – Карачарово» поэмы «Москва-Петушки». Сам Ерофеев утверждает, что он её вырезал, но была ли она в изначальном варианте — это большой вопрос.

Во вступлении к первому изданию я предупреждал всех девушек, что главу «Серп и молот — Карачарово» следует пропустить, не читая, поскольку за фразой «И немедленно выпил» следует полторы страницы чистейшего мата я добился того, что все читатели, в особенности девушки, сразу хватались за главу «Серп и молот — Карачарово», даже не читая предыдущих глав, даже не прочитав фразы «И немедленно выпил». По этой причине я счел необходимым во втором издании выкинуть из главы «Серп и молот — Карачарово» всю бывшую там матерщину. Так будет лучше, потому что, во-первых, меня станут читать подряд, а во-вторых, не будут оскорблены.

9. Ерофеев был католиком

В 1987 году Венедикт Ерофеев принял крещение в в Католической церкви в храме св. Людовика Французского. Его крёстным отцом стал Владимир Муравьёв, близкий друг и известный литературовед.

10. Ерофеев предсказал причину своей смерти

В «Москве-Петушках» Веничка в конце оказывается убит шилом в горло. Сам Ерофеев умирает в 1990 году от рака горла. В последние годы жизни он мог говорить только с голосообразующим аппаратом.

11. Ерофеева не выпустили из страны на лечение

Один врач в Сорбонне пригласил Венедикта Ерофеева на операцию, после которой мог вернуться голос. Но его не выпустили из страны.

Копались [в трудовой книжке] — май, июнь, июль, август 1986 года — и наконец объявили, что в 63-м году у меня был четырехмесячный перерыв в работе, поэтому выпустить во Францию не имеют никакой возможности. Я обалдел. Шла бы речь о какой-нибудь туристической поездке — но ссылаться на перерыв в работе 23-летней давности, когда человек нуждается в онкологической помощи, — вот тут уже… Умру, но никогда не пойму этих скотов…

Источники:

https://philologist.livejournal.com/10571294.html
https://daily.afisha.ru/brain/10194-vyhodit-pervaya-biografiya-venedikta-erofeeva-pochitayte-ee/
https://zen.yandex.ru/media/id/592d2a1e7ddde88dbd5af011/5bd302f2c1416b00ac13f252