Отрывок из книги михаила моргулиса «тоска по раю». Тоска по раю

Отрывок из книги михаила моргулиса «тоска по раю». Тоска по раю

Мы ощущаем время как врага, ибо скользим по нему к смерти. После смерти жены Льюис писал, что глядит в ночное небо и знает точно, что нигде во времени и в пространстве не найдет ее лица, ее голоса, ее рук. Время и есть это «нигде», это «никогда». Даже если мы не умираем со смертью, мы уходим, мы – часть прошлого. «А прошлое – прошло, (. ) и время – еще одно имя смерти» , и «храм достижений человеческих погибнет в развалинах вселенной» .

«Ночное небо», страшившее Льюиса, как страшило Паскаля «вечное молчание бесконечного пространства» , – это не пространство, а время. Пустота пространства – символ пустоты прошлого, в котором уже нет жизни, реальности, «настоящего».

Однако время и смерть – друзья нам, не только враги: обрамляя нашу жизнь, они придают ей великую ценность, как придает ее земле космос. Когда мы подумаем о том, что умрем, жизнь многократно повышается в цене. Считают, что в минуту смерти мы проглядываем заново всю нашу жизнь и по-новому ценим ее. Но для этого не надо ждать смерти, можно прямо сейчас поставить такой опыт. Вспомните какое-нибудь обычное событие. Потом представьте – хорошо представьте, – что вам осталось жить несколько минут. Теперь вспомните снова то же самое. Каким драгоценным оно покажется вам!

Проделаем это со всей нашей жизнью и увидим, что смерть не только превращает жизнь в «прошлое», но и придает прошлому жизнь; не только обращает все ценное в «былое», но и придает былому великую ценность. Тоскуя по безвозвратно ушедшему, мы видим его глазами смерти, хотя еще живы.

Однако этого мало. Время и смерть делают жизнь драгоценной, но не вечной. Мы же тоскуем по вечности, даже если не знаем, что это такое. Нас не удовлетворяет разумный мир повторений, вселенский верстак, где все на своем месте («все соделал Он прекрасным в свое время (. ), время рождаться и время умирать, (. ) время разрушать и время строить») (Екк 3:11,2,3). Мы радуемся рождению, но не смерти; мы не плачем на крестинах и не смеемся на поминках. Мы любим созидание, а не разрушение. Нам не все равно. Мы судим. Мы выбираем.

Вселенная не выбирает и не судит. Ей совершенно безразличны наши горести.

Проведем опись мироздания. Сколько в ней всего – от атомов до агностиков, от голотурий до галактик? Пусть сумма этого будет «х». Скольких уже нет или скоро не будет? Тоже «х». Никакой разницы. Не «х+1» или «х-1», а «х». Мироздание ни на йоту не предпочитает жизнь смерти. Звезды, и те смертны. Закон вселенной – цикл рождений и смертей, река времени, буддийская сансара. «То, что возникает, то и исчезает». Таково «чистое и бесспорное око учения» .

Но Будда неправ. Со всем почтением к такому гиганту духа, скажу, что кое о чем он забыл. Мы возникаем и не исчезаем – не безличный космический разум, ведомый только мистикам, а мы с вами, люди, множество «я». Над рекой времени торчат наши головы (или сердца?). Будда считал нас иллюзией, мнимостью, мы рождаемся и умираем, но страстно хотим жить после смерти. То, что нам нужно,- за рекой. Если мы не можем через нее перебраться, если мы не можем увидеть лик Божий и жить – значит, мы жили впустую, мы проиграли, нам ничего не удалось.

Вселенная удовлетворяет все наши желания, кроме главного. Она -аладинова лампа, древо желаний, шведский стол, где есть все, пока не дойдет до коронного блюда. Мы раззадорим аппетит закусками, и тут нам предложат пустоту. Если это все, миром правит не случай, а злой Бог, вселенский садист, который раскладывает приманки, чтобы вернее погубить нас . Последняя истина за стенами мира – или добрый Бог, или злой, слишком уж тут все сходится. Сквозь мир проступают замысел, план, рисунок; вопрос лишь в том, хорош ли художник.

Чтобы это узнать, лучше всего с ним встретиться. Но как? Мы сосланы в страну времени. Как выбраться в вечность?

Сейчас появилась какая-то эпидемиальная боязнь красоты в искусстве. Очевидно, это подсознательно скептическое отношение к выражению Достоевского, что якобы красота спасёт мир и ко всяческим восклицаниям типа – «мы ещё увидим небо в алмазах» или «человек это звучит гордо». Конечно, нелегко это всё принимать за чистую монету после Холокоста и Архипелага Гулага и после вопиющей пропасти неравенства, когда безвкусное хвастовство виллами, брильянтами, яхтами унижает честных людей, когда они, чтобы выжить, бьются, как рыбы об лёд, а престиж зазнавшейся политики катастрофически обвалился после повальной двустандартности и параноидального взаимоподслушивания. Тем не менее, красота поведения людей, ухитряющихся не пачкаться, существует, и их больше, чем нам иногда кажется. Они то и есть настоящие герои, но кажутся неудачниками-чудаками на фоне преуспеяния тех, чья кажущаяся смелость предприимчивости основывается лишь на беззастенчивости, с которой они переступают через других. Вообще, духовная красота сейчас Золушка.

Первые абстрактные картины Кандинского были очень красивыми, в них было что-то от красоты природы – от закатов, от рассветов, от радуг, от северного сиянья. Картины Поллока, особенно его «Собор», были полны красоты его ошеломляющего трагического темперамента и саморазрушительно задыхающейся от самой себя великой энергии. Картины Миро с его «миробами» были очаровательны, как воскресшие в нём наскальные мотивы преисторических предков.

Все это ещё было живописью. Концептуализм с его туалетными афоризмами, надписями, со ржавыми кроватями в которых валяются презервативы, и грязными носками, заполонил современные музеи. Этот бывший бунт против мелкобуржуазной слащавости ныне с циничным практицизмом превратился в доходный «снобизнес». Гениальные скульптуры Генри Мура, Альберто Джакометти сменились не мыслящими и не сострадающими людям инсталляциями. Из музыки исчезла красота мелодии, хотя ещё Скрябин нашёл такие дивные таинственные феромоны между звуками и красками. В литературе преобладает сарказм, скептицизм, переходящий в пессимизм, не достаёт кислорода, чувствуется смертельная боязнь авторов выглядеть слишком сентиментальными, быть обвинёнными в высокопарности. Красота сиротливо жмется в угол, а то ещё, не дай Бог, обвинят в красивости. Искусство сейчас или слишком подножно заземлено, или создаёт подделки неземного в бесконечных «фэнтези», представляющих лишь трусливое бегство от действительности. Но секрет состоит в том, что все подлинно неземное находится именно на земле.

На сегодняшнем фоне повесть писателя и священника Михаила Моргулиса – «Тоска по раю» – рискованное предприятие. Она написана с бесстрашной красивостью. Она сама подставляется под насмешки, издевательства, пародии. Но у неё есть одно редкое сейчас для книг качество – в неё можно влюбиться. Со мной случилось именно это! Чего стоит одно незабываемое выражение «абрикосовый поцелуй». С кем же он мог произойти у автора-героя книги?

Представьте, что героиня оказалась своего рода агентом дьявола, «князя тьмы», вроде бы его послушной Матой Хари, чьей задачей, внушённой ей «князем тьмы», было рекрутирование других послушников. Но лишь притворяясь исполнительницей его воли, приказа, на самом деле она исполняла только то, что ей подсказывала любовь. Боже, какая фэнтезийная безвкусная мелодрама, всплеснут руками скептики. Увы, сама жизнь наша иногда похожу на мелодраму, да ещё и побезвкуснее. Но героиня Моргулиса все- таки сошла в жизнь не из комиксов, а со страниц рассказа Джона Стейнбека «Рыжий пони», который я тоже знал с детства, как Моргулис, так и назвавший свою героиню – Пони. В повести Моргулиса я нашёл столько романтической сентиментальности, по которой столько людей так истосковалось среди циничного стёба, так давно не слыша красивых сказок, что закрыл последнюю страницу с огорчением, что она последняя, но и с детской благодарностью за то, что эта повесть или поэма в прозе смыла с меня недетскую, недоверчивую к сказкам усталость. Неизлечимые скептики легко найдут в этой повести всё, чтобы безжалостно разгромить её. А я нашёл в ней всё, чтобы от неё не оторваться.

Но разве своими сказками и Арина Родионовна, и Ганс Христиан Андерсен, и Александр Грин обманывали нас, как это делали те, кто загонял нас в бараки и газовые камеры своих политических утопий? Моя детская вера даже в добрые сказки вот-вот уже могла перейти в безверие. Безверие во что? Да во все.. за исключением людей, которых я люблю. А их, к счастью, много, и они есть во всех странах, где я был. Разве дорога к людям – это не есть дорога к Богу? Земля людей дорога нам тем, что именно она вызывает в нас самые неземные чувства. Трагедия и лермонтовского, и врубелевского демонов в том, что они были этих чувств лишены их несыновней непринадлежностью к земле, и при всей разнице характеров, как холоднокровные братья-близнецы, были обречены на одиночество одним и тем же проклятием пушкинского Демона: «Не верил он любви, свободе; На жизнь насмешливо глядел – И ничего во всей природе Благословить он не хотел».

Поэтому лишённое простой человеческой теплоты все сверхчеловеческое, чего изо всех сил хотят добиться лишь закомплексованные посредственности, ведёт к единственному счастью по заслугам несчастных – к ненависти. Один из моих сыновей – Саша, процитировал мне в рождественском письме этого года то, что сказал однажды Нельсон Мандела, от которого даже за 27 лет тюрьмы его мучители не добились ненависти:

«Ненависть – это тот яд, который мы пьём, думая что он убьёт наших врагов.» (Буквальный перевод: Обижаться и негодовать – это все равно, что выпить яд в надежде, что он убьёт твоих врагов)

Я даже попытался превратить эту статью в диалог афоризмов, но вдруг почувствовал, что он самовольно перестраивается в нечто не столь умственное, сколь в шаловливо-живое, песенное, залихватское, чуть лещенковское, что ли, и почему бы и нет:

Материалы

Презентация романа Михаила Моргулиса ”Тоска по раю”

Создано 21.01.2006 12:20

Михаил Моргулис родился и учился в Киеве. В 1972 г. эмигрировал в США, где получил степень магистра литературы в Норвичском университете (штат Вермонт). Преподавал в колледжах и университетах. Многие годы работает главным редактором издательства “SlavicGospelPress” (Уитон, Чикаго), выпустившего на русском языке более 100 произведений известных западных христианских авторов общим тиражом около 12 миллионов экземпляров. Президент американской ассоциации “Международный христианский мост”, основатель движения “Духовная дипломатия”, советник ряда комиссий Конгресса США. М. Моргулис – ведущий ряда религиозных телевизионных программ в США, России, Белоруссии и других странах СНГ. В частности, в 90-е годы он вел на российском телевидении программу “Возвращение к Богу”. Член Международного Пен-клуба, академик Академии духовного единства народов мира. Михаил Моргулис, помимо представленной на презентации “Тоски по раю”, автор книг “Возвращение на Красную планету”, “Сны моей жизни”, “Духовная дипломатия”, “Крест и любовь”, “Что самое страшное?”, “История бедного самаритянина”.

Вечер в Овальном зале Библиотеки иностранной литературы открылся музыкальным вступлением из двух экспромтов Ф. Шуберта в исполнении лауреата международных конкурсов пианистки Марии Мировской. Ее музыкальные паузы в дальнейшем перемежали выступления участников презентации.

Вел вечер и выступил со вступительным словом издатель книги, директор Центра общественных связей “Конкордия”, готовящего радиопрограммы “Служение лютеранского часа”, Константин Андреев. Он назвал “Тоску по раю” книгой-ответом, которая при этом ставит еще больше вопросов. Ответ звучит как вопрос – кто мы такие? К. Андреев обозначил представляемую книгу как “рефлексию отпетого российского интеллигента”. Он ощущает в ней “чувство вечности – седьмое и последнее чувство человека разумного. Дальше некуда эволюционировать. Дальше стыд и суд”.

Затем слово было предоставлено директору ВГБИЛ Екатерине Гениевой. Она напомнила, что само название зала восходит к отцу Александру Меню, который очень любил его и часто выступал в нем. Тогда он назывался просто залом Библиотеки иностранной литературы. Однажды о. Александр, глядя на него, заметил: “В этом зале нет ничего овального – пусть тогда он называется “Овальным”!” С тех пор это название само собой закрепилось за залом и даже фигурирует в официальных документах министерства культуры России. Е. Гениева не случайно вспомнила о. Александра, потому что, по ее мнению, Михаил Моргулис не только схож с ним внешне, но и родственен по духу. Директор ВГБИЛ сказала, что считает честью проведение презентации новой книги Михаила Моргулиса в стенах библиотеки. Она отметила, что название книги “Тоска по раю” у нее вызывает ассоциации со строкам из “Божественной комедии” Данте: “Я жажду яблок рая”. “Мы всех их жаждем. Вопрос в том – получаем ли мы их? Да мы и не всегда можем увидеть то, что мы их получаем”, – подчеркнула директор.

Свои чувства и впечатления от общения с автором книги изложил немецкий предприниматель Александр Хенкель. Причем свое выступление г-н Хенкель делал на русском языке практически без иностранного акцента, за что он особо благодарил М. Моргулиса, которого считает своим учителем русского языка (Надо отметить, что благодарить есть за что – только при очень большом внимании и придирчивости можно было понять, что выступающий – иностранец). Г-н Хенкель особо отметил две стороны деятельности М. Моргулиса, помимо его литературного дара, – это работа в “SlavicGospelPress” и создание движения “Духовная дипломатия”, которое стремится помочь народам через улучшение межгосударственных отношений. С этой целью Моргулис выступал в Конгрессе США, израильском Кнессете, парламенте Белоруссии, российской Госдуме.

Несколько слов о своих встречах с автором сказал бывший посол Белоруссии в США Валерий Цыпкало, который специально приехал из Минска на презентацию “Тоски по раю” М. Моргулиса. Он вспомнил китайскую притчу о том, что если хочешь быть счастливым час – съешь яблоко, день – сходи на рыбалку, год – промотай состояние, но если хочешь быть счастливым всю жизнь – помогай кому-нибудь. По убеждению В. Цыпкало, Михаил Моргулис счастлив, потому что помог очень многим людям.

В заключение вечера Михаил Моргулис прочел несколько отрывков из своей книги “Тоска по раю”.

Леонид НЕТРЕБО

Родился в Ташкенте.

Автор четырех книг и многочисленных публикаций в «бумажных» и «электронных» изданиях.

Член Союза писателей России

ЗЕМЛИ ВОЛШЕБНЫЕ МЕСТА И ТОСКА ПО РАЮ

(на книгу Михаила Моргулиса «Тоска по раю»)

«Говорю тебе, тоска умрет только вместе с тобой».

Эта строка из Джона Стейнбека («На восток от Эдема») — первая часть эпиграфа к роману Михаила Моргулиса «Тоска по раю», — красная нить, на которую нанизаны сюжеты.

. Я, читатель, обладаю свойством-роскошью не иметь сомнений, зачастую одолевающих профессиональных критиков, когда, «выводя», «разгадывая» писателя, просеивая его «плоды» через мелкое сито, просматривая тексты на свет, — они мучают себя и нас вопросом: а не маловато ли материала для.

Моя «бессомнительность» — не в самоуверенности и не в индуктивном ясновидении, дескать, дайте каплю, и я скажу море.

(Хотя, если взять такую вот фразу из романа: «С тех пор, как Адам и Ева покинули рай, всё человечество и каждый человек, осознанно или неосознанно, мечтает о возвращении в потерянный рай», — разве это не та самая капля, в которой. )

Допускаю, что моя «роскошь» — смесь нахальства делать выводы из малого и страха обмануться в надеждах перед дальнейшим узнаванием. Результат: соприкасаясь с достойным, в небольшом количестве доступном, и боясь разочароваться в открывшейся вдруг драгоценности, я, в конце чтения, радостно захлопываю книжку, и кричу: довольно! — ведь я уже узрел то, что хотел (на самом деле это автор нарисовал во мне, якобы мое от начала, хотение).

Мне кажется, прочитав всего одну книгу Михаила Моргулиса, я ощутил на вкус соль (soul? — душу?) эпистолярного творчества этого «райско-земного» писателя, емкие строки которого дышат и пахнут, цветут и сверкают, охлаждают и согревают, слушают и шумят, пугают и успокаивают.

[«От земли молочными виноградными побегами извивался пар. . Только что прошел дождь: внезапно по мирному брюху неба бритвенно резанула молния, и на землю обрушилась вода. Налет был по-бандитски коротким, дождь быстро умчался в горы, поспешно цокая по перепуганным красным крышам одиноких домиков. И сразу же с распахнутого неба просвистели раскаленные копья солнца. Неизвестно почему пахло арбузами, розовой переспелою мякотью-слякотью, усеянной черным перламутром косточек. Сладкий розовый запах теснил и перебивал даже медовый дурман недавно скошенной травы. Но уже ощущалось дыхание черного коня, на котором скакал с гор одетый во все черное Вечер». — («Бывают дни у человеков»)]

Писатель-священник Михаил Моргулис назвал свою книгу «Тоска по раю». Наверное, легко обмануться названием труда (вкупе с духовным статусом автора), — и «обман» вполне может усилиться последним сюжетным движением героев одноименного романа (авангардным — только ли по расположению? — произведением в сборнике), мужчины и женщины («Адама» и «Евы»), — движением к Раю.

Да, «Адам» и «Ева» в «Тоске. » — почти святые. И можно предположить, что и вся книга, весь ее замысел — в воспевании святости, непорочности.

Однако: к Раю — а не в Рай. (По тексту: «Мне казалось, что мы Ева и Адам, возвращающиеся в Рай»).

(«Казалось», — получается: остающемуся на земле, а не взмывающему в небо).

То есть, на самом деле, именно в этом месте, с последними словами «Тоски. », начинает лавинно таять титульно-статусный «обман» (и это подтвердится последующим рассказами) и расти понимание: книга не о святых.

Книга — о нас грешных; о нас — живых, которые, согласно природе, тоскуют по Раю. О каждом из нас, не знающих, не представляющих себе Рая на небе, однако имеющих свой, локальный, приватизированный от рождения или от первого осознания себя человеком, рай на Земле:

«. на земле есть такое место, где ты когда-то, ухватившись ручонками за поручни, стал вылезать на заплеванную палубу жизни. И в это место должна, взмахнув усталыми крыльями, опускаться для отдыха твоя душа. Это двор, где осталось твое детство». («Земли волшебные места»)

Это пишет автор, превосходно, порой, в пугающих тонкостях Знающий жизнь, что называется, От самого низу До.

(Не оттого ли, что он и сам, подобно его герою из «Тоски. » — «. видел бешеные зрачки страсти и холод, упоительный визг злобы и цветочную засушеность доброты»? Прочтите «Уйти в дождь» — и, возможно, вы услышите, как «кричат раненые синие птицы, падая крючковатыми клювами в зовущую их воду озер. »)

. До чего, до каких верхних пределов Знающий — неизвестно; но то, что От самых Нас (простых и вечно виноватых друг перед другом, пока живем), — этого уже достаточно, потому что и так бесконечно много для творчества.

Порой кажется, что в рассказах нет сюжета, — что автор, закинув голову к божественному небу, перебирает, у самой грешной земли, исключительно на ощупь, какие-то чудесные чётки, с безмерным количеством бусинок разнообразных, непредсказуемых форм, — как камешки на обочинах городских и сельских дорог (где нет только «правильных» фигур — шаров, конусов, кубов, тетраэдров. ) Что следующее придет в пальцы — и чем отзовется: согреет ли бархатно полированным боком, уколет ли острым углом, поранит ли до крови ножевой гранью. Но непременно перебежит каждая бусинка, талантом автора, в строчки, а строчки нарисуют в нас картинки, которые заставят улыбнуться, задуматься, заплакать. Потому что в каждой картинке — человек, в диапазоне от смешного до трагического, как воплощение земной Жизни, быстротечной, но насыщенной, укладывающейся во вселенское мгновение — от рождения до смерти.

Каждый внимательный читатель воскликнет, сквозь смех и слёзы: так оно и было, так и есть, — верю.

[«Как теплая ручная мышь в рукав, забралось в него счастье. Да нет же, какая мышь, это лодочка ворвалась в его кровь. Маленькие гребцы неслись в лодке по стремительному течению сосудов и пели песни. Странная песня, как будто это были голоса инков из мертвого государства. Они неслись и пели, и вот, на повороте, вдруг подняли головы, потому что где-то запели им в ответ». («Голос озера Мичиган»)]

И это простое, житейское доверие к автору, возможно, вылепит в читателе истинный образ поведения, искупающий библейскую вину потомков Адама и Евы, живущих на «проклятой земле», на которых произрастают «терния и волчцы», с которой питаются они во все дни жизни, добывая хлеб в поте лиц.

Любовь к ближнему, к природе, — это проекции, слагаемые вектора любви к Нему, дарующему надежду на Эдемский Сад. Другого, более прямого и легкого, не напрягающего ум, душу и сердце пути нет.

И если хоть один из сотни поЧитателей после прочтения книги скажет не только «верю. », но и «Верую!» — это и будет великой наградой Автору-бессребренику, наградой, ради которой он творит.

Заключительные строки эпиграфа к «Тоске по раю» — из Томаса Вульфа («Стремится ветер, и струятся реки»):

«Тогда я еще не знал истины, что подлинно выше других лишь тот, в ком есть смирение, и терпимость, и умение слышать чужую душу».

Это, вульфовской фразой, от Михаила Моргулиса, автора, — читателям.

Но пусть и он, Михаил Моргулис, знает, что этой же фразой я, поЧитатель, — ему, Автору. о нём; с небольшим, уже от себя, акцентом на предварительное незнание и последующее открытие: «не знал, не был уверен. пока не прочитал. »

[«Жизнь кричала тоске, поймавшей сердце в капкан, что та не удержит сердце, отпустит, потому что скоро придет нежность и сделает нас всех счастливыми». — («Тоска по раю»)]

Источники:

https://goodlikes.ru/otryvok-iz-knigi-mihaila-morgulisa-toska-po-rayu-toska-po-rayu/
https://www.katolik.ru/component/content/article/1016-archive/75640-st7703.html
https://interlit2001.com/bible/kr-netrebo-bib-1.htm