Появления на страницах произведений литературных персонажей. Чернец Л
Литературные персонажи
Статья из журнала «Русский язык и литература для школьников». — 2013. – № 1. — С. 3–14.
В художественном мире эпических, драматических, лироэпических произведений всегда есть система персонажей — субъектов действия, за взаимоотношениями которых следит читатель. В эпике и лироэпике персонажем может быть и повествователь, если он участвует в сюжете (Николенька Иртеньев в «Детстве», «Отрочестве» и «Юности» Л.Н. Толстого; Аркадий Долгорукий в романе «Подросток» Ф.М. Достоевского); в таких случаях повествование обычно ведется от первого лица, а повествователя принято называть рассказчиком.
Литературные персонажи скачать fb2, epub бесплатно
Елизавета Яковлевна Драбкина, автор известных произведений «Навстречу бурям», «Баллада о большевистском подполье», «Черные сухари» и других, свою новую книгу посвящает великим именам: В. И. Ленину и А. С. Пушкину.
Автор взволнованно рассказывает о связи революционных поколений и революционных традициях. С присущим ей темпераментом публициста Е. Я. Драбкина решает сложные проблемы жизни и творчества Пушкина. Ее гипотезы интересны и раскрывают в поэзии Пушкина новые грани.
Франц Кафка — прощальный призрак двадцатого столетия. В двух своих незавершенных, однако несопоставимых друг с другом романах — «Процесс» и «Замок» — он предъявляет, как и полагается не желающему уходить на покой привидению, кошмарный счет — общий итог всего современного тоталитаризма. Плоды его воображения превосходят факты истории и мемуары, случаи и официальные документы, кинохронику и репортажи. Он стоит на стороне реализма — отравленного реализма метафоры. В совокупности труды Кафки — архив нашей эпохи: ее аномии, деперсонализации, ее горькой невинности, новаторской жестокости, авторитарной демагогии, технологически развитого убийства. Но ничего у Кафки не подается сырым. Политики в нем нет; он не политический романист, как Оруэлл или Диккенс. Он пишет по озарению, а не, как сказало бы большинство, по предчувствию. Часто его принимают за метафизического или даже религиозного писателя, однако элементы сверхъестественного в его притчах слишком преплетены с конкретной повседневностью и карикатурой для того, чтобы давать повод для бросающихся в глаза определенностей. Типичная фигура у Кафки обладает познавательной силой гроссмейстера — именно поэтому определение «кафкианский», синоним зловещего, неверно представляет его в самом корне. Разум Кафки покоится не на неразличимости или сюрреальности, но на твердокаменной логике — на здравом ожидании рациональности. Поющая мышь, загадочная обезьяна, неприступный замок, смертельное приспособление, Великая Китайская Стена, существо в норе, голодание как форма искусства и, самое знаменитое, — человек, превращающийся в жука: все они пропитаны разумом; а также — логическим ходом мысли. «Сказки для диалектиков,» — заметил критик Вальтер Беньямин. В обеих огромных сферах литературного восприятия — лирической и логической — «К» Кафки можно отнести не к Китсу, а, скорее, к Канту.
2019. 01. 006. Рецензия на кн. : чернец Л. В. О типах персонажей в русской литературе XIX В. – М. : макс Пресс, 2018. – 212 с Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»
Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Ревякина А.А.
Текст научной работы на тему «2019. 01. 006. Рецензия на кн. : чернец Л. В. О типах персонажей в русской литературе XIX В. – М. : макс Пресс, 2018. – 212 с»
зацию” или “диалогизацию” текстов». Ученый утверждал: «Текст живет, только соприкасаясь с другим текстом (контекстом). Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад и вперед, приобщающий данный текст к диалогу»1. Иначе говоря, продолжает М.Н. Эпштейн: «Одно дело – “световое” взаимоотражение текстов, преломляющихся друг в друге своими смыслами. Другое дело – ретекстуализация текстов, т.е. их прямая трансформация, которая создает нечто совершенно новое из текстов-предшественников. Здесь происходит своего рода текстуальная эволюция, аналогичная эволюции живых организмов, которые в каждом новом поколении наследуют гены своих предков, смешивают их – и параллельно проходят через естественный отбор, приспособляясь к окружающей среде, к другим текстам. Разумеется, такое переформатирование и эволюция текстов, образующих новые смысло-знаковые конфигурации, происходит гораздо быстрее, чем биологическая эволюция организмов» (с. 416).
ПОЭТИКА И СТИЛИСТИКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
2019.01.006. Рецензия на кн.: ЧЕРНЕЦ Л.В. О ТИПАХ ПЕРСОНАЖЕЙ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX в. – М.: МАКС Пресс, 2018. – 212 с.
Ключевые слова: тип персонажа; инвариант; типизация; типология; персонаж; герой; характер; номинации; прономинации; двойник, мечтатель, подпольный человек (у Ф.М. Достоевского); самодур, деловой человек, красавец мужчина (у А.Н. Островского); нигилист (у И.С. Тургенева); новые люди и разумные эгоисты (у Н.Г. Чернышевского); помпадуры и помпадурши, господа таш-кентцы (у М.Е. Салтыкова-Щедрина); праведник (у Н.С. Лескова); хмурые люди, человек в футляре (у А.П. Чехова) и др.
Исследование доктора филол. наук Л.В. Чернец (проф. МГУ им. М.В. Ломоносова) привлекает четкостью трактовки понятий и
1 Бахтин М.М. Рабочие записи 60-х – начала 70-х годов // Бахтин М.М. Собр. соч. – М., 2002. – Т. 6. – С. 424.
терминов. Автор характеризует разные (хотя и смежные) значения высокочастотного в литературоведении слова «тип»: «1) тип как образ, т.е. созданная писателем индивидуальность, воплощающая общее с большей или меньшей степенью художественной убедительности; иначе говоря, имеется в виду качество художественности; 2) тип как “лицо определенной категории”, т.е. сам предмет изображения». Суть разграничения «высвечивается также при сопоставлении двух понятий: типизация и типология» (с. 9). Преимущественное внимание автор уделяет второму аспекту: речь идет о группировке персонажей «в типы на основании сходных свойств характеров» (с. 13).
Итак, центральное понятие в работе – «тип персонажа». В фокусе внимания – анализ типов персонажей в эпических и драматических произведениях русских классиков. В монографии также рассматриваются термины персонаж, герой, характер (все они восходят к Античности). Л.В. Чернец подчеркивает существенные различия в значении этих слов в далеком прошлом и в русской литературе и критике XIX в. В Античности («Характеры» Феофра-ста, римская паллиата у Плавта) характер и тип практически были синонимами, а слово герой, первоначально означавшее полубога, за многие века сменило целый ряд значений; в настоящее время герой, как правило, – синоним персонажа.
Смешение значений слов, бытующих в различных по времени терминологических системах, привело к разноголосице, препятствующей научному диалогу. Это отмечалось, в частности, в материалах Международной научной конференции в МГУ (2009)1. Так, в некоторых терминологических словарях либо «тип» трактуется как схематичный образ человека, свойственный литературе далекого прошлого, либо «типом» называют третьестепенных персонажей, находящихся на сюжетной периферии2.
1 См.: Художественная антропология: Теоретические и историко-литературные аспекты: Материалы Международной научной конференции «Поспелов-ские чтения» – 2009 // Под ред. Ремнёвой М.Л., Клинга О.А., Эсалнек А.Я. – М., 2011.
2 См., в частности: Dictionary of world literary terms. / Ed. by Joseph T. Shipley. – Boston, 1979. – P. 346; Тамарченко Н.Д. Тип // Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий / Гл. науч. ред. Тамарченко Н.Д. – М., 2008. – С. 263264.
За последние столетия данное слово применяется в особом значении, в частности, в литературной критике XIX в. (включая писательскую). Русские классики считали своей важнейшей заслугой изображение новых типов в литературе. Так, Ф.М. Достоевский, собираясь в 1859 г., по возвращении из Сибири, исправить повесть «Двойник» (с учетом критики В.Г. Белинского), писал брату М.М. Достоевскому: «Зачем мне терять превосходную идею, величайший тип, по своей социальной важности, который я первый открыл и которого я был провозвестником?»1 И хотя писатель не переделал повесть, в его новых произведениях «раздвоенность сознания станет чертой, объединяющей многих его героев (Раскольников, Свидригайлов, Версилов, Ставрогин, Иван Карамазов» (с. 27). Введение нового типа в литературу было для Достоевского важнейшим признаком таланта: «. только гениальный писатель или уж очень сильный талант угадывает тип своевременно и подает его своеобразно; а ординарность только следует по его пятам,
более или менее рабски и работая по заготовленным уже шабло-
В рецензируемой книге приведены многие высказывания русских классиков на данную тему; в совокупности они позволяют «уверенно сказать, что типом персонажа следует считать не отдельный художественный образ человека: писатели связывали с типом всегда некое множество лиц среди потенциальных прототипов в жизни и в литературе» (с. 20).
Л.В.Чернец полагает, что термин «тип персонажа» можно применять «при анализе любого периода развития литературы, но принципы, критерии типологии исторически подвижны. Искусство создания образа человека на ранних этапах развития литературы -это подбор деталей, сюжетных положений, “работающих” в одном направлении, оттеняющих какое-то одно нравственное качество (или совокупность очень немногих качеств)» (с. 15). С развитием литературы, «в особенности за пределами ее традиционалистского периода, закрепляется наличие двух терминов (тип и характер), из которых тип позволяет сблизить персонаж имярек, обладающий многосторонним характером, с другими персонажами, сход-
1 Достоевский Ф.М. ПСС: В 30 т. – Л.: Наука, 1985. – Т. 28, кн. 1. – С. 340.
Достоевский Ф.М. Указ. собр. соч. Т. 21. – С. 89.
ными с первым лишь в некоторых, но существенных чертах. Тип и характер становятся терминами, обозначающими разные понятия» (с. 17).
Рассматривая тот или иной индивидуальный характер как примеры одного типа персонажа, читатель (критик) обнаруживает между персонажами некое существенное сходство, но не отождествляет тип и характер. Л.В. Чернец полагает: если применить «структуралистскую терминологию, можно сказать, что тип персонажа – это инвариант, который в чистом виде нигде не представлен, он воплощен в различных вариациях, каковыми являются конкретные персонажи (или рассказчики)» (с. 18). Критики (и читатели) относят к одному типу героев ряда произведений, причем нередко разных авторов. Так, Ап.А. Григорьев, высоко оценивая введение Пушкиным в литературу «белкинского типа», находил его не только в прозе самого Пушкина, но и в лермонтовском Максиме Максимыче, и в «некоторых персонажах рассказов Л.Н. Толстого» (там же).
Индивидуальные характеры, отнесенные к одному типу, могут при этом сильно различаться. Так, к типу «самодура» у Островского критики относили ряд персонажей. Есть «ругатель» Дикой («Гроза») и Тит Титыч Брусков, для которого возможность пьяного куража слаще денег («В чужом пиру похмелье»). Но оба они – «самодуры».
Признавая важнейшим мерилом оригинальности таланта введение нового типа персонажа, критики, в том числе критики-писатели, расходились между собой по ряду вопросов – например, они спорили о зрелости типа, его готовности для воспроизведения в литературе. Достоевский сетовал на запаздывание литературы; Гончаров, напротив, не советовал писателям торопиться: «Тип, я разумею, с той поры и становится типом, когда он повторился много раз или много раз был замечен, пригляделся и стал всем знаком»1. В монографии приведены суждения писателей о «родословной» типов, введенных ими в литературу.
«Показателем формирования типа персонажа обычно является его устойчивая номинация» (с. 21), предложенная самим писателем или критиком; иногда предлагалось несколько номинаций,
1 Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. – М., 1955. – Т. 8. – С. 459.
из которых Время отбирало одну, главную. Так, после появления повести Тургенева «Дневник лишнего человека» (1850) критики стали относить к типам «лишних людей» не только героев его последующих произведений (Рудин, Берсенев, братья Кирсановы, Нежданов), но и предшественников в творчестве других авторов, включая Евгения Онегина (которого В.Г. Белинский в 1844 г. назвал «страдающим эгоистом») и Печорина (по Белинскому, Печорин – «Онегин нашего времени»).
История появления и соперничества номинаций с последующим утверждением одной из них заслуживает специального изучения. В зеркале метких номинаций находит отражение «движущаяся типология персонажей». Характерно то, подчеркивает Л.В. Чернец, что писатели неоднократно возвращаются «к притягивающему их типу: двойник, мечтатель, подпольный человек (Ф.М. Достоевский), самодур, деловой человек, красавец мужчина (А.Н. Островский), нигилист, опростелые (И.С. Тургенев), новые люди и разумные эгоисты (Н.Г. Чернышевский), помпадуры и помпадурши, господа ташкентцы (М.Е. Салтыков-Щедрин), кисейная девушка (Г.Н. Помяловский), праведник (Н.С. Лесков), кающийся дворянин (Н.К. Михайловский о героях поздних произведений Л.Н. Толстого), хмурые люди, человек в футляре (А.П. Чехов). Сюда же следует отнести собственные имена литературных персонажей, получившие нарицательное значение: пушкинская Татьяна, Чацкий, Печорин, Рахметов, Обломов, Платон Каратаев; эти имена можно считать прономинациями» (с. 22).
Типы персонажей, вызывающие широкий читательский интерес, стоит рассматривать как зеркало данного общественного, литературного периода. Касаясь дальнейшей «судьбы» сформировавшегося типа персонажа, Л.В. Чернец пишет о различных вариантах; ведь продолжительность жизни типа может быть очень разной: есть и «долгожители», и «однодневки» (с. 54). В первом случае, т.е. при появлении новых вариаций типа, казалось бы, прочно связанного с прошлым, важно проследить его развитие, усложнение, «даже перерождение, переход в клише, наконец, погружение в Лету, неожиданное воскрешение. Под напором новых характеров модифицируется сама предвосхищающая схема, т.е. меняется сам тип персонажа» (с. 57); ведь он обогащается новыми обертонами.
В истории литературы много повторяющихся сюжетных схем, много их дополнений новыми мотивами. С этой точки зрения интересен издаваемый в Новосибирске указатель сюжетов и мотивов русской литературы1, где собран богатый материал для изучения не только сюжета, но и типа персонажа, его эволюции.
Объединяющий произведения, разделенные веками, тип персонажа явно эволюционирует: так, пушкинский Дон Гуан («Каменный гость») похож и не похож на главных героев пьесы Мольера «Дон-Жуан, или Каменный гость», Тирсо де Молина «Се-вильский озорник, или Каменный гость». Эволюция самого типа персонажа – тема, к исследованию которой «приглашают» произведения, созданные в разное историческое время, имеющие сходный, но отнюдь не одинаковый сюжет.
В рецензии дан анализ лишь первых трех глав книги, где рассматриваются базовые теоретические положения. Их детальная разработка продолжается в последующих главах: «Бальзаминов, Глумов и другие (к разграничению понятий “характер” и “тип персонажа”)»; «Волки . и волки» (типы “самодура”, “делового человека”, “красавца мужчины” в пьесах А.Н. Островского)»; «Слуги в пьесах А.Н. Островского»; «Заимствование персонажей в сатире М.Е. Салтыкова-Щедрина»; «”Благонамеренные речи” героев М.Е. Салтыкова-Щедрина, И.С. Тургенева, Н.А. Некрасова, А.К. Толстого»; «Концепт “детство” в произведениях Ф.М. Достоевского и романтическая традиция»; «”Кающийся дворянин” в позднем творчестве Л.Н. Толстого»; «”Человек в футляре”: варианты типа у А.П. Чехова».
Все эти заглавия звучат в унисон с предложенным в начале книги определением типа персонажа как «инварианта», узнаваемого в многочисленных «вариациях» – в конкретных литературных персонажах.
Полагаю научно перспективным предложение автора монографии вводить в терминологические словари специальные статьи о «типе персонажа». Это понятие является родовым по отношению, например, к таким его разновидностям, как «маленький»,
1 См.: Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы / Отв. ред. Ромодановская Е.К. – Новосибирск, 2006-2009. – Вып. 1-3.
«лишний», «подпольный» человек; но ведь эти-то статьи традиционно входят в энциклопедические словари1.
2019.01.007. Т.М. МИЛЛИОНЩИКОВА. МОТИВ СНА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ XIX в. В РАБОТАХ ЛИТЕРАТУРОВЕДОВ США. (Обзор).
Ключевые слова: А.С. Пушкин; Н.В. Гоголь; И. А. Гончаров; И. С. Тургенев; Ф.М. Достоевский; мотив сна; психоанализ; мифологическая критика; поэтика; символика; сюжет; композиция; литературоведение США.
Функциональную роль мотивов сновидений в творчестве А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, А.И. Гончарова, И.С. Тургенева и Ф.М. Достоевского рассматривают американские слависты Д. Ранкур-Лаферьер, М. Гринлиф, Е. Краснощёкова, Дж. Гибиан, Р.Л. Джексон.
«Самым загадочным сном» в русской литературе американскими славистами признан сон Татьяны из пушкинского «Евгения Онегина». Доктор философии Даниэл А. Ранкур-Лаферьер, использующий в своих исследованиях психоаналитический подход, утверждает, что исследование «запутанного» сна пушкинской героини – «это царская дорога к бессознательному Татьяны» (6, с. 215). Американский славист отмечает, что с этим «действительно запутанным» сном соперничают «сон внутри сна» в гоголевском «Портрете», сон Русанова в «Раковом корпусе» А.И. Солженицына, долгий сон Чонкина в «Жизни и необычайных приключениях солдата Ивана Чонкина» В.Н. Войновича.
Однако в работах литературоведов именно сон Татьяны занимает первое место. И все же «лишь немногие ученые поняли, что исследование сна – это царская дорога к бессознательному Татьяны». Фольклорные обоснования сна, с точки зрения Д. Ранкур-Лаферьера, также подтверждают его психоаналитическую интерпретацию. Под этим же углом зрения американский славист рассматривает сон из повести Н.В. Гоголя «Иван Федоро-
1 См., например: Литературный энциклопедический словарь / Под общей ред. Кожевникова В.М., Николаева П. А. – М., 1987; Литературная энциклопедия терминов и понятий / Гл. ред. и сост. Николюкин А.Н. – М., 2001.
Лилия Чернец – Литературные персонажи
Лилия Чернец – Литературные персонажи краткое содержание
Статья из журнала «Русский язык и литература для школьников». — 2013. – № 1. — С. 3–14.
Литературные персонажи – читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
В художественном мире эпических, драматических, лироэпических произведений всегда есть система персонажей — субъектов действия, за взаимоотношениями которых следит читатель. В эпике и лироэпике персонажем может быть и повествователь, если он участвует в сюжете (Николенька Иртеньев в «Детстве», «Отрочестве» и «Юности» Л.Н. Толстого; Аркадий Долгорукий в романе «Подросток» Ф.М. Достоевского); в таких случаях повествование обычно ведется от первого лица, а повествователя принято называть рассказчиком.
Синонимами персонажа в современном литературоведении являются литературный герой, действующее лицо (преимущественно в драме). В этом ряду слово персонаж — семантически наиболее нейтральное. Его этимология (франц. personnage, от лат. persona — особа, лицо, маска) напоминает об условности искусства — об актерских масках в античном театре, в то время как героем (от греч. herds — полубог, обожествленный человек) называют реального человека, проявившего мужество, совершившего подвиг. Таково прямое, основное значение этого слова. В художественном произведении долгое время героем называли главного положительного персонажа. Инерция такого понимания слова побудила У. Теккерея дать своему роману «Ярмарка тщеславия» (1848) подзаголовок: «Роман без героя».
Персонаж — это вид художественного образа, и принципы изображения могут быть разными. Ведущей в литературе разновидностью персонажа является, конечно, человек, человеческий индивид (от лат.: individuum — неделимое, особь). Наиболее широкие возможности для создания развернутого образа человека предоставляет эпический род, где речь повествователя легко вбирает в себя множество описательных и психологических деталей. Значимо место героя в системе персонажей. Второстепенные и эпизодические лица часто представлены немногими чертами, используются как композиционные «скрепы». Так, в повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» вокруг главного героя, Самсона Вырина, сменяются эпизодические лица: лекарь, подтвердивший болезнь Минского; ямщик, везший Минского и Дуню и показавший, что «во всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте»; военный лакей Минского в Петербурге и др. В финале появляется «оборванный мальчик, рыжий и кривой» — один из тех, с кем незадолго до смерти «возился» смотритель, так и не узнавший, что в Петербурге у него растут внуки. Этот персонаж, оттеняя одиночество Вырина, выполняет в то же время композиционную функцию: сообщает рассказчику о приезде на станцию «прекрасной барыни». Так читатели узнают о судьбе Дуни и ее поздних слезах на могиле отца.
Однако в литературе используются и другие разновидности персонажа, в том числе фантастические образы, в чем проявляется условность искусства, «право» писателя на вымысел. Наряду с людьми в произведении могут действовать, разговаривать антропоморфные персонажи, например животные. Как правило, введение персонажей-животных есть знак односторонней типизации. В басне нравственные качества, преимущественно пороки, четко распределены между персонажами: лиса хитра, волк жаден, осёл упрям, глуп и т. д. В отличие от мифа, где природное и культурное еще не разграничены (Зевс, например, мог обернуться быком, лебедем), «в басне животные выступают как отличные от человека существа… начинают дублировать поведение человека, подменяя его как некий условный и, главное, обобщающий, типизирующий код»1. На основе басенной и других традиций создается животный эпос, где представлены более сложные характеры. К ним можно отнести главного героя «Романа о Лисе» — плута, неистощимого в озорстве, вызывающего возмущение и восхищение одновременно.
Антропоморфными персонажами могут быть также растения, вещи, роботы и т. д. (а, «До третьих петухов» В.М. Шукшина, «Солярис» Ст. Лема).
Персонажами в литературоведении считаются не только отдельные субъекты (индивиды), но и собирательные образы (их архетип — хор в античной драме). Образ как бы «собирается» из многих лиц, часто безымянных, представленных одной чертой, одной репликой; так создаются массовые сцены. Приведем фрагмент из повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба», где описывается многолюдная площадь в Запорожской Сечи. Тарасу и его сыновьям открывается живописное зрелище:
«Путники выехали на обширную площадь, где обыкновенно собиралась рада. На большой опрокинутой бочке сидел запорожец без рубашки; он держал в руках ее и медленно зашивал на ней дыры. Им опять перегородила дорогу целая толпа музыкантов, в средине которых отплясывал молодой запорожец, заломивши шапку чертом и вскинувши руками. Он кричал только: «Живее играйте, музыканты! Не жалей, Фома, горелки православным христианам!» И Фома, с подбитым глазом, мерял без счету каждому пристававшему по огромнейшей кружке. Около молодого запорожца четверо старых выработывали довольно мелко ногами, вскидывались, как вихорь, на сторону, и почти на голову музыкантам, и вдруг, опустившись, неслись вприсядку и били круто и крепко своими серебряными подковами плотно убитую землю. Земля глухо гудела на всю округу, и в воздухе далече отдавались гопаки и тропа-ки, выбиваемые звонкими подковами сапогов. Но один всех живее вскрикивал и летел вслед за другими в танце. Чуприна развевалась по ветру, вся открыта была сильная грудь; теплый зимний кожух был надет в рукава, и пот градом лил с него, как из ведра. «Да сними хоть кожух! — сказал, наконец, Тарас. — Видишь, как парит!» — «Не можно!» — кричал запорожец. «Отчего?» — «Не можно; у меня уж такой нрав: что скину, то пропью». А шапки уж давно не было на молодце, ни пояса на кафтане, ни шитого платка; все пошло куда следует. Толпа росла (глава II).
Стихия безудержного веселья, лихой пляски захватывает всех приходящих на площадь, казаки едины в охватившем их ликовании.
Наряду с персонажами, непосредственно изображенными в произведении (например, участвующими в сценическом действии в драме), можно выделить внесценических персонажей, расширяющих пространственно-временные рамки изображения и укрупняющих ситуацию («Мизантроп» Ж.-Б. Мольера, «Горе от ума» А.С. Грибоедова, «Стулья» Э. Ионеско). Влияние таких персонажей на поведение лиц, действующих на сцене, может быть очень велико. В «Вишневом саде» А.П. Чехова душевная усталость и беспомощность Раневской во многом объясняются гибелью сына Гриши «в этой реке», а также письмами, приходящими из Парижа. Сначала она рвет их, но в конце пьесы решает вернуться к любимому человеку, который, по словам Пети Трофимова, «обобрал» ее. При этом понимает, что идет «на дно»: «Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу» (д. 3).
Источники:
https://bookshake.net/b/literaturnye-personazhi-liliya-valentinovna-chernec
https://cyberleninka.ru/article/n/18216363
https://libking.ru/books/sci-/sci-philology/573430-liliya-chernets-literaturnye-personazhi.html
