Порой тоскливой и таинственной. Что воля, что неволя — все тоскливо

Порой тоскливой и таинственной. Что воля, что неволя — все тоскливо

Опубликовано в Среду, 18-го Сентября, 2013.
Вы можете следить за любыми ответами на эту запись через RSS 2.0 ленту и оставлять свои комментарии в конце статьи.
Теги: Гипотония / Головная боль / головную боль / Головокружение / Сонливость
Рубрика: Моя газета > Образ жизни > Здоровье > Что воля, что неволя — все тоскливо

С падением стрелки барометра у многих людей жизненные силы тоже падают почти до нуля. Хандрить и киснуть в богатое на погодные выкрутасы осеннее время для них — привычное дело. Гипотонию многие не считают болезнью из-за того, что, действительно, ни инсульта, ни инфаркта она не вызывает. Но страдальцы знают не понаслышке, что качество жизни значительно снижается. Спровоцированное вялым тонусом сосудов расширение замедляет кровоток, нарушает снабжение мозга кислородом, снижая работоспособность, вызывая сонливость, головокружение и головную боль.

Повышенная возбудимость, чувствительность к холоду, склонность к укачиванию в транспорте и обморокам способны превратить жизнь гипотоника в тоскливое времяпрепровождение. Если гипотония стойкая, то она, безусловно, ломает характер, накладывает болезненный отпечаток на взаимоотношения с другими людьми. И дело порой доходит до серьезных неврозов, которые приходится лечить у психотерапевта.

Не так безопасна, как кажется на первый взгляд, артериальная гипотония для сердечно-сосудистой системы. С годами в сосудах происходит структурная перестройка, и гипотоники переходят в более многочисленную армию гипертоников. Но для «новообращенных» даже небольшое давление переносится как гипертонический криз. Причем лечить гипертонию у бывшего гипотоника нелегко. Малейший врачебный просчет с назначением дозы того или иного препарата чреват резким падением артериального давления — а это уже коллапс, то есть мгновенная смерть. Так что не такая уж безобидная эта гипотония.

В подавляющем большинстве гипотония — болезнь наследственная. Если кто-то из предков страдал нарушением регуляции сосудистого тонуса, не исключено, что проблемы с сосудами рано или поздно появятся и у «наследников». Понижению давления способствуют также некоторые заболевания щитовидной железы и надпочечников, язвенная болезнь двенадцатиперстной кишки, гепатит, цирроз печени. Физические перегрузки могут спровоцировать гипотонию. Тенденция к понижению артериального давления и редкий пульс у спортсменов — защитная реакция организма.

Регулировать свое давление все же можно научиться. Только для начала нужно убедиться, действительно ли оно недотягивает до нормы. Пониженным считается давление ниже 99 на 60 мм рт. ст. у мужчин и 95 на 60 — у женщин. Если тонометр регулярно показывает именно эти цифры, начинайте действовать.

В первую очередь посетите эндокринолога. Вполне возможно, что источник ваших бед — гормональный дисбаланс, устранив который, вы почувствуете себя человеком.

Если гормоны ни при чем, попробуйте изменить рацион. Помимо традиционных кофе или чая артериальное давление повышает все соленое: селедка или любая другая соленая рыба, квашеная капуста, огурчики.

Если это не помогает, попробуйте стимуляторы природного происхождения. Настойки элеутерококка, лимонника, женьшеня.

А вот с алкоголем будьте осторожны. Расширяющий сосуды, а, следовательно, понижающий давление коньяк явно не для вас.

Под запретом и некоторые лекарства. Нитроглицерин, например, тоже расширяет кровеносные сосуды.

Старайтесь вести образ жизни, в котором вам комфортно. Пытаясь стабилизировать давление, не стоит перебарщивать. Ведь крайности до добра не доводят.

Гарики на все времена. Том 1

Нет исцеления от страсти

повелевать чужой судьбой,

а испытавший сладость власти

уже не властен над собой.

Жажда жизни во мне окрепла,

и рассудок с душой в союзе,

и посыпано темя пеплом

от сгоревших дотла иллюзий.

Поблеклость глаз, одряблость щек,

я часто сам себе смешон,

а значит – жив пока.

Все значимо, весомо в нашей жизни,

и многое, что нынче нипочем,

когда-нибудь на пьяной шумной тризне

друзья оценят вехой и ключом.

Сколько раз мне память это пела

в каменном гробу тюремных плит:

гаснет свет, и вспыхивает тело,

и душа от нежности болит.

Судьба нам посылает лишь мотив,

неслышимой мелодии струю,

и счастлив, кто узнал и ощутил

пожизненную музыку свою.

Познать наш мир – не означает ли

постичь Создателя его?

А этим вольно и нечаянно

мы посягаем на Него.

Неволя силу уважает

с ее моралью немудрящей,

и слабый сильных раздражает

своей доступностью дразнящей.

В эпохи покоя мы чувствами нищи,

к нам сытость приходит, и скука за ней;

в эпохи трагедий мы глубже и чище,

и музыка выше, и судьбы ясней.

Жаль, натура Бога скуповата,

как торговка в мелочной палатке:

старость – бессердечная расплата

за года сердечной лихорадки.

Тоска и жажда идеала

Россию нынче обуяла:

чтоб чист, высок, мечтой дышал,

но делать деньги не мешал.

Я уверен, что любая галерея

фотографий выдающихся людей

с удовольствием купила бы еврея,

не имеющего собственных идей.

Ни болтуном, ни фарисеем

я не сидел без дел в углу,

я соль сажал, и сахар сеял,

и резал дымом по стеклу.

В жизни надо делать перерывы,

чтобы выключаться и отсутствовать,

чтобы много раз, покуда живы,

счастье это заново почувствовать.

Не так обычно страшен грех,

как велико предубеждение,

и кто раскусит сей орех,

легко вкушает наслаждение.

Отцы сидят в тюрьме за то, что крали,

а дети станут воры без отцов.

Об этой чисто басенной морали

подумает ли кто в конце концов?

Что в раю мы живем голубом

и что каждый со всеми согласен,

я готов присягнуть на любом

однотомнике сказок и басен.

Все мысли бродят летом по траве

и плещутся в реке под синим небом,

цветут у нас ромашки в голове,

и поле колосится юным хлебом.

Ушли в былое плоти танцы,

усладам тела дан отбой,

душа оделась в жесткий панцирь

и занялась самой собой.

Увы, казенная казна

порой тревожит наши чувства

ничуть не меньше, чем козла

тревожит сочная капуста.

Те, кто грешил в раю земном,

но грех судил в других,

в аду разжеванным гавном

плюют в себя самих.

Боюсь, что в ежедневной суматохе,

где занят и размерен каждый час,

величие вершащейся эпохи

неслышно и невидимо для нас.

Легко найти, душой не дорожа,

похожести зверинца и тюрьмы,

но в нашем зоопарке сторожа

куда зверообразнее, чем мы.

Я много лет себе же самому

пишу, хочу сказать, напоминаю:

столь занят я собой лишь потому,

что темы интересней я не знаю.

Неважно, что хожу я в простачках

и жизнь моя сумятицей заверчена:

душа моя давно уже в очках,

морщиниста, суха и недоверчива.

Проворны и успешливы во многом,

постигшие и цены, и размерность,

евреи торговали даже с Богом,

продав Ему сомнительную верность.

Посажен в почву, как морковка,

я к ней привык уже вполне,

моей морали перековка

нужна кому-то, но не мне.

О счастье жить под общим знаменем

я только слышал и читал,

поскольку всем земным слияниям

весь век любовь предпочитал.

Здесь мысли о новом потопе

назойливы, как наваждение:

в подвале гниющих утопий

заметней его зарождение.

Столько бы вина моя ни весила

на весах у Страшного Суда,

лучше мне при жизни будет весело,

нежели неведомо когда.

Все меньше находок и больше потерь,

устала фартить моя карта,

и часто мне кажется странным теперь,

что столько осталось азарта.

Вдыхаю день за днем тюремный яд

и впитываю тлена запах прелый;

конечно, испытания взрослят,

но я прекрасно жил и недозрелый.

Страшнее всего в этой песенке,

что здесь не засовы пудовые,

а нас охраняют ровесники,

на все по приказу готовые.

Что нас ведет предназначение,

я понял в келье уголовной:

душе явилось облегчение

и чувство жизни полнокровной.

Остаться неизменным я пытаюсь,

я прежнего себя в себе храню,

но реже за огонь теперь хватаюсь,

и сдержанней влечение к огню.

Прекрасный сказочный мотив

звучит вокруг на каждой лире,

и по душе нам этот миф,

что мир возможен в этом мире.

В России преследуют всякую речь,

которая трогает раны,

но память, которую стали стеречь,

гниет под повязкой охраны.

В тюрьме весной почти не спится,

одно и то же на уме —

что унеслась моя синица,

а мой журавль еще в тюрьме.

Я в шахматы играл до одурения,

от памяти спасаясь и тоски,

уроками атаки и смирения

заимствуясь у шахматной доски.

Как обезумевший игрок,

всецело преданный азарту,

я даже свой тюремный срок

стихами выставил на карту.

Поют в какой-то женской камере,

поют навзрыд – им так поется!

И всюду стихли, смолкли, замерли,

и только песня раздается.

Колеса, о стыки стуча неспроста,

мотив извлекают из рельса:

держись и крепись, впереди темнота,

пока ни на что не надейся.

Смешны слова про равенство и братство

тому, кто, поживя с любой толпой,

почувствует жестокость и злорадство

в покорной немоте ее тупой.

Кому судьбой дарована певучесть,

кому слышна души прямая речь,

те с легкостью несут любую участь,

заботясь только музыку сберечь.

Клянусь я прошлогодним снегом,

клянусь трухой гнилого пня,

клянусь врагов моих ночлегом —

тюрьма исправила меня.

Ломоть хлеба, глоток и затяжка,

и опять нам беда не беда;

ах, какая у власти промашка,

что табак у нас есть и еда.

Я понял это на этапах

среди отбросов, сора, шлаков:

беды и боли горький запах

везде и всюду одинаков.

Снова путь и железная музыка

многорельсовых струн перегона,

и глаза у меня – как у узника,

что глядит за решетку вагона.

И тюрьмы, и тюрьмы – одна за другой,

и в каждой – приют и прием,

и крутится-вертится шар голубой,

и тюрьмы, как язвы, на нем.

Веди меня, душевная сноровка,

гори, моя тюремная звезда,

от Бога мне дана командировка,

я видеть и понять пришел сюда.

Я взвесил пристально и строго

моей души материал:

Господь мне дал довольно много,

но часть я честно растерял,

а часть усохла в небрежении,

о чем я несколько грущу

и в добродетельном служении

остатки по ветру пущу.

Минуют сроки заточения,

свобода поезд мне подкатит,

и я скажу: «Мое почтение!» —

входя в пивную на закате.

Подкинь, Господь, стакан и вилку,

и хоть пошли опять в тюрьму,

но тяжелее, чем бутылку,

отныне я не подниму.

Загорск – Волоколамск – Ржев – Калуга —

Рязань – Челябинск – Красноярск

В лагере я стихов не писал, там я писал прозу.

СИБИРСКИЙ ДНЕВНИК
часть первая

Судьбы моей причудливое устье

внезапно пролегло через тюрьму

в глухое, как Герасим, захолустье,

где я благополучен, как Муму.

Все это кончилось, ушло,

исчезло, кануло и сплыло,

а было так нехорошо,

что хорошо, что это было.

Живя одиноко, как мудрости зуб,

вкушаю покоя отраду:

лавровый венок я отправил на суп,

терновый – расплел на ограду.

Приемлю тяготы скитаний,

ничуть не плачась и не ноя,

но рад, что в чашу испытаний

теперь могу подлить спиртное.

Все смоет дождь.

Покроет снег. Сметут ветра.

И сотни тысяч новых истин

на месте умерших вчера

386 взойдут надменно.

С тех пор как я к земле приник,

я не чешу перстом в затылке,

я из дерьма сложил парник,

чтоб огурец иметь к бутылке.

Живу, напевая чуть слышно,

беспечен, как зяблик на ветке,

расшиты богато и пышно

мои рукава от жилетки.

Навряд ли кто помочь друг другу может,

мы так разобщены на самом деле,

что даже те, кто делит с нами ложе,

совсем не часто жизни с нами делят.

Я – ссыльный, пария, плебей,

изгой, затравлен и опаслив,

и не пойму я, хоть убей,

какого хера я так счастлив.

Я странствовал, гостил в тюрьме, любил,

пил воздух, как вино, и пил вино, как воздух,

познал азарт и риск, богат недолго был

и вновь бездонно пуст. Как небо в звездах.

Я клянусь всей горечью и сладостью

бытия прекрасного и сложного,

что всегда с готовностью и радостью

отзовусь на голос невозможного.

Не соблазняясь жирным кусом,

любым распахнут заблуждениям,

в несчастья дни я жил со вкусом,

а в дни покоя – с наслаждением.

Я снизил бытие свое до быта,

я весь теперь в земной моей судьбе,

и прошлое настолько мной забыто,

что крылья раздражают при ходьбе.

Я, по счастью, родился таким,

и устройство мое – дефективно:

мне забавно, где страшно другим,

и смешно даже то, что противно.

Мне очень крепко повезло:

в любой тюрьме, куда ни деньте,

мое пустое ремесло

нужды не знает в инструменте.

Мне кажется, она уже близка —

расплата для застрявших здесь, как дома:

всех мучает неясности тоска,

а ясность не бывает без погрома.

Когда в душе тревога, даже стены,

в которых ты укрылся осторожно,

становятся пластинами антенны,

сигналящей, что все кругом тревожно.

Настолько я из разных лоскутков

пошит нехорошо и окаянно,

что несколько душевных закутков

другим противоречат постоянно.

Откуда ты, вечерняя тоска?

Совсем еще не так уже я стар.

Но в скрежете гармонию искал

и сам себя с собой мирить устал.

Я вернулся другим – это знает жена,

что-то прочно во мне заторможено,

часть былого меня тем огнем сожжена,

часть другая – тем льдом обморожена.

Порядка мы жаждем! Как формы для теста.

И скоро мясной мускулистый мессия

для миссии этой заступит на место,

и снова, как встарь, присмиреет Россия.

Когда уходил я, приятель по нарам,

угрюмый охотник, таежный медведь:

– Послушай, – сказал мне, – сидел ты не даром,

не так одиноко мне было сидеть.

Всех, кто встретился мне на этапах

(были всякие – чаще с надломом),

отличал специфический запах —

дух тюрьмы, становящейся домом.

На солнце снег лучится голубой,

и странно растревожен сонный разум,

я словно виноват перед тобой,

я словно, красота, тебе обязан.

Кочевник я. Про все, что вижу,

и даже говный прах не ниже

высоких прав на песнь мою.

Когда я буду немощным и хворым,

то смерть мою хотел бы встретить я

с друзьями – за вином и разговором

о бренности мирского бытия.

Мы бы не писали и не пели,

все бы только ржало и мычало,

если бы Россия с колыбели

будущие песни различала.

Случайно мне вдруг попадается слово,

другими внезапными вдруг обрастает,

оно – только семя, кристаллик, основа,

а стих загустеет – оно в нем растает.

Ночью мне приснился стук в окошко.

Быстрым был короткий мой прыжок.

Это банку лапой сбила кошка.

Слава Богу – рукопись не сжег.

Мне не жаль моих азартных дней,

ибо жизнь полна противоречий:

чем она разумней, тем бедней,

чем она опасней, тем беспечней.

Есть время жечь огонь и сталь ковать,

есть время пить вино и мять кровать;

есть время (не ума толчок, а сердца)

поры перекурить и осмотреться.

По здравому, трезвому, злому суждению

Творец навсегда завещал молчаливо

бессилие – мудрости, страсть – заблуждению

и вечную смену прилива-отлива.

Мир так непостоянен, сложен так

и столько лицедействует обычно,

что может лишь подлец или дурак

о чем-нибудь судить категорично.

О девке, встреченной однажды,

подумал я со счастьем жажды.

Спадут ветра и холода —

опять подумаю тогда.

Что мне в раю гулянье с арфой

и в сонме праведников членство,

когда сегодня с юной Марфой

вкушу я райское блаженство?

Ко мне порой заходит собеседник,

неся своих забот нехитрый ворох,

бутылка – переводчик и посредник

в таких разноязыких разговорах.

Брожу вдоль древнего тумана,

откуда ветвь людская вышла;

в нас есть и Бог, и обезьяна;

в коктейле этом – тайны вишня.

Может быть, разумней воздержаться,

мысленно затрагивая небо?

Бог на нас не может обижаться,

ибо Он тогда бы Богом не был.

От бессилия и бесправия,

от изжоги душевной путаницы

со штанов моего благонравия

постепенно слетают пуговицы.

Как лютой крепости пример,

моей душою озабочен,

мне друг прислал моржовый хер,

чтоб я был тверд и столь же прочен.

Мы чужие здесь. Нас лишь терпят.

А мерзавец, подлец, дурак

и слепые, что вертят вертел, —

плоть от плоти свои. Как рак.

Нынче это глупость или ложь —

верить в просвещение, по-моему,

ибо что в помои ни вольешь —

теми же становится помоями.

Что ни день – обнажившись по пояс,

я тружусь в огороде жестоко,

а жена, за мой дух беспокоясь,

мне читает из раннего Блока.

Предаваясь пиршественным возгласам,

на каком-то начальном стакане

вдруг посмотришь, кем стали мы с возрастом,

Тоска по воле

В своей поэзии Кольцов не идеализирует патриархальный крестьянский быт, старину, в его стихотворениях мы не найдем и воспевания смирения или покорности крестьянина. Тяжелые будни современной жизни находят отражение в поэзии Кольцова. Его герои стремятся к счастью, тяжелы их душевные муки. Счастье немыслимо без свободы.

Кольцов редко употребляет в своих стихах слово «свобода», чаще он пользуется другим – «воля»: «дай мне волю», «дай волюшку», «буйная воля».

Тоска по воле – своеобразный протест в поэзии Кольцова, и эти бунтарские настроения нарастают в его поэзии. В 1833 г. он пишет песню «Удалец». Герой песни – «молодец разудалый» мечтает о собственном пути:

Если б молодцу
Ночь да добрый конь,
Да булатный нож,
Да темны леса!

Стану в тех лесах
Вольной волей жить.

С кем дорогою
Сойдусь, съедусь ли,
Всякий молодцу
Шапку до земли!

Вторая половина стихотворения не была пропущена по цензурным соображениям, хотя о социальном протесте, взрыве в этой песне и речи не было.

Из двух путей герой выбирает служение царю и отечеству:

Лучше ж воином
За царев закон,
За крещеный мир
Сложить голову!

Тема «Деревенской беды» (1838) – любовь бедного парня к крестьянской девушке, которую просватал за своего сына староста (опять староста! – вспомним «Косаря»):

Тошно, грустно было на сердце,
Как он с нею вдоль по улице
Что есть духу поскакал – злодей! –
К своему двору широкому.

Герой тяжело переживает неудачную любовь, он весь во власти охватившего его чувства. Когда Кольцов говорит о горе, отчаянии человека, там его поэзия доходит до высокого, «там обнаруживает она страшную силу выражения, поразительное могущество образов».

Да как гляну, против зорюшки,
На ее глаза – бровь черную.
Альни пот с лица посыпится,
Альни в грудь душа застукает,
Месяц в облака закроется,
Звезды мелкие попрячутся.

Не стерпев обиды, герой поджигает дом счастливого соперника:

Альни дым пошел под облаки,
Альни пламя закрутилося,
По соседям – через улицу –
На мою избушку бросилось.

Где стоял его богатый дом,
Где была избушка бедная, –
Утром все с землей сровнялося,
Только уголья чернелися.

Гневный протест героя носит все-таки социальный характер, хотя это и не протест против социального неравенства.

Не случайно в своем творчестве Кольцов обращается и к образу Стеньки Разина – символу народной вольности. А одно из лучших стихотворений Кольцова так и называется «Тоска по воле» (1839):

Загрустила, запечалилась
Моя буйная головушка;
Ясны очи – соколиные –
Не хотят смотреть на белый свет.

Тяжело жить дома с бедностью;
Даром хлеб сбирать под окнами;
Тяжелей того в чужих людях
Быть в неволе, в одиночестве.

Дни проходят здесь без солнушка;
Ночи темные – без месяца;
Бури страшные, громовые,
Удалой души не радуют.

Герой не может и не хочет бороться с бедами в одиночку:

Где ж друзья мои – товарищи?
Куда делись? разлетелися?
Иль не хочут дать мне помочи?
Или голос мой разносит ветр?

Но герою нужна «помочь» не в обычном крестьянском труде. Его требования иные. Герой Кольцова – мужественный и сильный человек. Он вспоминает прежние дни. Его товарищи – «соколья, орлы могучие»:

Все в один круг собираются,
Погулять ночь – пороскошничать.

Образ сокола в поэтическом восприятии Кольцова стал устойчивым символом вольности и протеста, свободолюбия и независимости, молодечества и лихости. «Духи неба, дайте мне // Крылья сокола скорей», – напишет поэт в одном из своих ранних стихотворений «Исступление» (1832). А народный герой – Разин – «На край света летал соколом». Или в «Песне сокола» (1840):

Иль у сокола крылья связаны,
Иль пути ему все заказаны?

Образ сокола – это стремление вырваться из установившегося порядка повседневности, это и своебразный порыв к лихой свободной жизни. В стихотворении «Путь» (1839) Кольцов скажет:

Да на путь – по душе –
Крепкой воли мне нет,
Чтоб в чужой стороне
На людей поглядеть;

Чтоб порой пред бедой
За себя постоять,
Под грозой роковой
Назад шагу не дать

И чтоб с горем в пиру
Быть с веселым лицом;
На погибель идти –
Песни петь соловьем!

И это смелые и мужественные мысли человека, крепко связанного нерасторжимыми путами, порождали в лирике Кольцова противоречивые настроения; стремление к свободе и понимание того, что подобный порыв безысходен, не приведет ни к чему; «крепкой воли мне нет», – подчеркивает поэт. Но мечта о воле – сильнее всех преград.

► Читайте также другие статьи о творчестве А.В. Кольцова:

► Перейти к оглавлению книги Русская поэзия XIX века

Источники:

https://mygazeta.com/%D0%BE%D0%B1%D1%80%D0%B0%D0%B7-%D0%B6%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D0%B8/%D1%87%D1%82%D0%BE-%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8F-%D1%87%D1%82%D0%BE-%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8F-%D0%B2%D1%81%D0%B5-%D1%82%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%BB%D0%B8%D0%B2%D0%BE.html
https://bookz.ru/authors/guberman-igor_/gariki-n_606/page-3-gariki-n_606.html
https://licey.net/free/14-razbor_poeticheskih_proizvedenii_russkie_i_zarubezhnye_poety/71-russkaya_poeziya_xix_veka/stages/4333-toska_po_vole.html