В каком году зародилось литературное течение дадаизм. Дадаизм в поэзии

В каком году зародилось литературное течение дадаизм. Дадаизм в поэзии

Как утверждает историческая хроника, 5 февраля 1916 года в 6 часов вечера дадаизм обнаружил себя рожденным в тихом маленьком Цюрихе на Шпигельгассе, 12. Да-да! Именно обнаружив себя рожденным, дадаизм создал свой манифест, который перевернул весь ход развития искусства XX века.

В этот день и в этом месте собрались: Марсель Янко, Тристан Тцара [наст.имя – Сами Розеншток – прим.ред.], Жорж Янко. По случайности здесь оказался и Ханс Арп [он же Жан Арп – прим.ред.]. Все они приехали в Швейцарию из разных уголков Европы, убегая от ужасающих последствий войны. Кружок «дадаистов» сформировался вокруг Хуго Балля, который «открыл» для дадаистов «Кабаре Вольтер». В манифесте к первому вечеру дадаистов говорилось: «Дада – новое направление в искусстве. Об этом говорит уже то, что до сих пор никто ничего о нем не знал, а завтра о нем заговорит весь Цюрих» . Так и случилось, что кабаре сразу же стало цюрихской сенсацией. И не зря: здесь устраивались вечера афроамериканской музыки вместе с оркестром балалаечников; Рубинштейн играл Сен-Санса, Эмили Хеннингс, подруга Х. Балля, чередовала народные песни с распутными, читали Кандинского, Макса Жакоба и Ласкель-Шюлер. Сидевшая за своими пивными кружками публика, первоначально ошарашенная этой разнотипной вакханалией, исступленно пускалась в «шум соучастия». Это и было искусством. Кстати, плакат к этому кабаре нарисовал украинский художник Марсель Слодки. Его имя затерялось во всём этом «шуме».

Версия №1. Первоначально «дада» было придумано Тристаном Тцара как псевдоним певицы мадам Ле Рой, которая выступала в «Кабаре Вольтер».

Версия №2. Ханс Арп писал, что слово «дада» было взято из немецко-французского словаря и обозначало игрушечную деревянную лошадку.

Версия №3. На языке племени Кру оно означает «хвост священной коровы».

Версия №4. В манифесте «Дада» объясняется: «Дада символизирует примитивнейшее отношение к окружающей действительности. Вместе с дадаизмом в свои права вступает новая реальность» (Минифест дадаизма. Р. Хюльзенбек, Т. Тцара, и др., 1918).

Версия №5. В некоторых областях Италии так называют мать, а в славянских языках – это двойное утверждение и, одновременно, детский лепет.

Истоком этого направления была культура кабаретизма. Она становилась всё более популярной в конце Первой мировой войны. В кабаре собирались художники и маргиналы, музыканты и пропойцы, бродяги и поэты, актеры и проходимцы. Таким было и маленькое «Кабаре Вольтер», где лилось вино, курился гашиш и создавалось искусство.

Однако ещё сорок лет назад (с конца 1870-х гг.) во Франции зародилось художественное течение фумизм. Один из его основателей, Эмиль Гудо, описывал суть фумизма как «искусство пускать дым в глаза» (от фр. fumée –дым). Фумисты собирались в артистическом кафе «Черный кот», чтобы выпить и немного поесть, декларировали свои стихи, устраивали хлёстские словесные поединки. Их абсурдные прокламации были основаны на игре слов. Фумисты заявляли: «Искусства должны стать фумизмом, иначе их не станет!»

Некоторые называют предвестником дадаизма Ф. Пикабиа, а Р. Хаусман утверждает, что он сам открыл дада ещё в 1915 году; в то же время, скульптор Габо обращает внимание на истоки дадаизма в итальянском и русском футуризме. Андре Жида тоже называли «первым дадаистом», а Марк Твен вполне в духе дадаизма уверял, что человек – это обычная кофемолка.

Рауль Хаусман «Механическая голова (дух нашего времени» 1920

Своим главным принципом дадаизм сделал иррационализм: «Дада трудится изо всех сил и добросовестно распространяет повсюду идиотизм!». Отказавшись от логики и разума, по мнению дадаистов, строгому racio вещного мира с его окровавленными телами на баррикадах войны дадаизм противопоставил всеобщий отказ от принятия мира. Задача дадаизма – тотальный нигилизм. «Нет! Нет! Нет!» – фраза, которая звучит рефреном в манифесте дадаизма Рауля Хюльзенбека.

Дада для дадаистов это своеобразный дзен: «Дада – это ничто». Лозунгом дадаизма был: «Да­да­ис­ты не пред­став­ля­ют со­бой ни­чего, ни­чего, ничего, не­сом­ненно, они не дос­тигнут ни­чего, ни­чего, ни­чего».

Дада — это освобождение и утверждение жизни, ведь он родился в Цюрихе, на маленьком островке мира посреди моря войны. Есть свидетельства, что именно Тристан Тцара и Марсель Янко в попытке подтолкнуть друг друга к славянской речи (они были румынами) декларировали жизнерадостное «Да-да!». Ханс Рихтер в книге «Дада: искусство и антиискусство» обобщил: «Ничто не могло выразить наш оптимизм, чувство новообретенной свободы, чем это крепкое, повторяющееся «да, да».

Дада интернационален. Это вложено в само слово, которое охватывает множество национальных языков и одновременно не означает ничего. Это было обусловлено и исторически: в состав кружка дадаистов вошли художники-эмигранты, исповедовавшие леворадикальные взгляды.

Макс Эрнт «All the first clear world»

Зародившись в Цюрихе, дадаизм посеял свои семена на национальные почвы.

В Берлине дадаизм имел яркую политическую направленность. Поэты провозглашали приход нового дада-мира и требовали:

1. международного революционного объединения всех творческих и думающих людей во всём мире на основе радикального коммунизма;

2. введения прогрессивной безработицы путём всеобъемлющей механизации любой деятельности. Только по введении безработицы каждый получит возможность понять, что такое истина, и приучить себя к сопереживанию;

3. немедленной экспроприации собственности (социализации) и введения коммунистического питания для всех, а также создания городов и парков, освещённых электричеством, которые создадут свободного человека (Хаусман, Хюльзенбек, Голишев «Что такое дадаизм и какие цели он ставит себе в Германии?»).

Большая ветка дадаизма развивалась в Кёльне, здесь идейным лидером был Макс Эрнст, знаменитый своими опытами в области фроттажа и декалькомании. Кёльнский дада был не столь многочисленным, как берлинский, но по значению и вкладу в развитие движения вполне мог с ним сравниться.

Ещё одна интересная немецкая ветка дадаизма развивалась в Ганновере. Курт Швиттерс разработал технику «мерц» (сокращение от «Kommerz und Privatbank») – сочетание алогичных, намеренно несочетаемых предметов. Позднее «мерц» стало нарицательным, например, японская нойз-группа Merzbow использовала его в своём названии.

Нью-Йоркский дадаизм концентрируется на экспериментах в области абсурда. В Америке поднимались проблемы тиражирования и общества потребления, что как раз и выразилось в реди-мейдах Дюшана, скульптурах Ман Рэя [имя при рождении – Эммануэль Радницкий – прим.ред.]. Парижская ветвь дадаизма получила задачу обновления языка. Это было больше движением литераторов, чем художников. Парижский дада – почти сюрреализм, он мистифицирует и поэтизирует реальность, созерцая “синие фонтаны, пред которыми так и хочется пасть на колени” (“Магнитные поля” А. Бретон, Ф. Супо).

Вообще-то дадаизм не имел единых формальных признаков, как другие стили. И в этом смысле его не считают настоящим направлением в искусстве: «…то была гроза, разразившееся над искусством того времени, как война над народами» (Х. Рихтер. Дада: искусство и антиискусство).

Сочетание механических и биологизированных элементов изображения очень характеризует дада. Посмотрите на работы Макса Эрнста и Ман Рэя, скульптуры Рауля Хаусмана и всё станет понятно.

Дада уничтожает смыслы предметов, что даёт великое поле для экспериментов. Для дадаизма говорить «да» значит говорить «нет». Поэтому абсурд – марка дадаизма.

Дадаизм стремился проявить себя в как можно большем числе искусств. Универсализм деятельности – очень характерная черта дадаизма, художники синтезировали искусства, создавая свои «дада-объекты».

Поэтому дада осознал фигуру художника в принципиально ином ключе. Теперь художник имел право объявить искусством любой предмет. Именно так поступил Марсель Дюшан со своим знаменитым писсуаром «Фонтан». Реди-мейд никак не обусловлен эстетически, это – просто рефлективное «выхватывание» объекта из реальности, потому что спонтанность – признак свободы.

Реди-мейд – это визуальное равнодушие, «фактически полная анестезия» (Х. Рихтер). Это ирония над реальностью, которая выражалась в вопросе об оригинальности произведений искусства: «Искусство — это надувательство!». Сушилка и велосипедное колесо М. Дюшана – лишь выражение Ничто, фатализм.

Это, пожалуй, самое интересное, что изобрел дадаизм. Дадаисты придумали множество способов, как транслировать свои идеи в мир.

Коллаж – со­еди­не­ние в од­ном про­из­ве­де­нии под­чёрк­ну­то раз­но­род­ных эле­мен­тов, используется главным образом для получения эффекта случайности от сочетания разнородных материалов;

Фроттаж – (от фр.frotter — тереть) создание картины путем воспроизведения фактуры того или иного предмета при помощи растирания бумаги;

Граттаж (от фр. gratter — скрести, царапать) — способ выполнения рисунка путём процарапывания пером или острым инструментом бумаги или холста, залитых тушью или масляными красками;

Декалькомания – изготовление печатных оттисков (переводных изображений) для последующего сухого переноса на какую-либо поверхность при помощи высокой температуры или давления;

Аэрографы – картины, созданные при помощи воздушного пистолета

Рейографы – отпечатки предметов на светочувствительных поверхностях

Оптофонетика – полиграфический метод, созданный для записывания «фонетических стихотворений» (применение разнородных шрифтов для выражения звуков стиха, что придаёт характер музыкальной записи);

Бруитский стих – шумовой стих — от франц. bruit – шум;

Статический стих – создает из каждого слова индивидуальность (напр. из трех букв ЛЕС является лес с кронами деревьев, ливреями лесничих и дикими свиньями, быть может, даже с пансионатом, быть может, даже с бельведером или bella vista (Р. Хюльзенбек. Манифест дадаизма, 1918).

Дадаизм

В 1920-е годы французский дадаизм слился с сюрреализмом, а в Германии — с экспрессионизмом.

Содержание

Происхождение термина

Основатель течения поэт Тристан Тцара обнаружил в словаре слово «дада». «На языке негритянского племени Кру, — писал Тцара в манифесте 1918 года, — оно означает хвост священной коровы, в некоторых областях Италии так называют мать, это может быть обозначением детской деревянной лошадки, кормилицы, удвоенным утверждением в русском и румынском языках. Это могло быть и воспроизведением бессвязного младенческого лепета. Во всяком случае — нечто совершенно бессмысленное, что отныне и стало самым удачным названием для всего течения» [2] .

Характеристика

Дадаизм возник как реакция на последствия Первой мировой войны, жестокость которой, по мнению дадаистов, подчеркнула бессмысленность существования. Рационализм и логика объявлялись одними из главных виновников опустошающих войн и конфликтов. Главной идеей дадаизма было последовательное разрушение какой бы то ни было эстетики. Дадаисты провозглашали: «Дадаисты не представляют собой ничего, ничего, ничего, несомненно, они не достигнут ничего, ничего, ничего» [3] .

Основными принципами дада были иррациональность, отрицание признанных канонов и стандартов в искусстве, цинизм, разочарованность и бессистемность. Считается, что дадаизм явился предшественником сюрреализма, во многом определившим его идеологию и методы. К основателям дадаизма чаще всего относят поэтов Хуго Балля, Рихарда Хюльзенбека (Richard Huelsenbeck), Тристана Тцару, и художников Ханса Арпа, Макса Эрнста и Марселя Янко.

Дадаизм в изобразительном искусстве

В изобразительном искусстве наиболее распространенной формой творчества дадаистов был коллаж — технический приём создания произведения из определённым образом скомпонованных и наклеенных на плоскую основу (холст, картон, бумагу) кусочков разнообразных материалов: бумаги, ткани и т. д. В дадаизме можно выделить три ветви развития коллажа: цюрихский «случайный» коллаж, берлинский манифестационный коллаж и кёльнско-ганноверский поэтический коллаж.

Коллаж в Цюрихе

В Цюрихе дадаисты делали упор на случайность коллажа, произвольность комбинирования элементов. Например, Ханс Арп создавал свои коллажи, в случайном порядке высыпая на лист картона четырехугольники из цветной бумаги и приклеивая их так, как они легли. Тристан Тцара предлагал разрезать газету на слова и вслепую доставать их из сумки, чтобы составить стихотворение [4] (таким образом, использование коллажного принципа не является прерогативой только изобразительного искусства, но мигрирует в поэзию). О случайности в поэтических произведениях Арпа литературовед Клаус Шуман писал: «Она [случайность] высвобождает силы, которые сознательно используются антихудожественно и должны главным образом свести ad absurdum все, что обычно ассоциируется с искусством: эстетическую форму, законы композиции, размер и стиль». [5] «Созданные по законам случая» коллажи Арпа скупы в формальном отношении, тяготеют к абстракции и содержательно замкнуты на процесс своего создания.

Коллаж в Берлине

Коллаж берлинских дадаистов многосоставен, визуально насыщен и зачастую носит ярко выраженный политический, протестный заряд. Художник Георг Гросс утверждал, что коллаж дает возможность выразить в зрительной форме то, что было бы запрещено цензурой, будь оно сказано словами. [6] В берлинском коллаже активно используются фрагменты фотографий, и художники настаивают на термине «фотомонтаж», чтобы подчеркнуть отличие своих работ от «живописного» кубистского коллажа. Себя они именуют «фотомонтажниками», проводя параллель с рабочими промышленных предприятий и снижая пафос фигуры творца.

Главное отличие берлинского дадаизма от цюрихского было сформулировано художником Раулем Хаусманом следующим образом: «В Швейцарии дада был скорее „артистической игрой“, в то время как Берлин вынужден был непосредственно выступать против конфликтов, вызванных войной и позднее распространением большевизма». [7] Первая мировая война, не коснувшаяся Швейцарии, принесла в Берлин голод и смуту. Отречение от престола кайзера Вильгельма II, Ноябрьская революция, в ходе которой Берлин стал ареной уличных боев между различными политическими группами, убийство коммунистов Карла Либкнехта и Розы Люксембург, установление Веймарской республики — вот тот кипящий котел событий, произошедших в течение всего двух лет (1918—1919 гг.), в котором варились участники берлинского Клуба Дада: Хюльзенбек, Хаусман, Гросс, Виланд Херцфельде и его брат Джон Хартфилд, Ханна Хёх, Иоганнес Баадер. Вся группа отстаивала радикально левые взгляды, выступала яростным противником буржуазной республики Эберта и Шейдермана, однако только двое: Георг Гросс и Хартфилд — вступили в Коммунистическую партию Германии [источник не указан 19 дней] , созданную в 1918 году. Поддерживая идею радикальных перемен в политике, группа настаивала и на радикальных переменах в искусстве: на смену индивидуалистическому искусству, замкнутому в башне из слоновой кости, должно было прийти открытое действительности искусство, в котором художник «ликвидирует в себе свои собственные, самые личностные тенденции» [8] . Все индивидуальное признавалось ложным, наносным, выспренним. Была артикулирована необходимость отказаться от этой лжи в пользу подлинной объективности, необходимость дать голос самой реальности, и для этого как нельзя лучше подходила коллажная техника. В результате применения ее к фотографии, признаваемой дададистами за ее достоверность и беспристрастность «оправданной образной формой передачи информации» [9] , рождается фотомонтаж — искусство, в котором фотографический материал переживает метаморфозу, показывающую, как в процессе разрушения действительность чудесным образом возрождается в новом продукте. Фотомонтаж также считается формой передачи информации, но более сложной и содержательной, так как в отличие от фотографии, представляющей собой один кадр, коллаж может вместить множество кадров, не развернутых во времени, как в кино, а опространствленных. Будучи способным воздействовать моментально и прямо, не требуя «вчувствования», этот метод, как пишет Рауль Хаусман, «обладал пропагандистской силой, эксплуатировать которую у их [художников] современников не хватало смелости». [10]

Коллаж в Ганновере и Кёльне

Третья интенция — наделение коллажа свойствами поэтического произведения — реализуется в кёльнских произведениях Макса Эрнста, а также в мерц-картинах Курта Швиттерса, работавшего в Ганновере. Хотя стиль этих художников несхож, их роднит то, что оба понимают коллаж как явление, близкое поэзии. Так, Курт Швиттерс писал: «В поэзии слово противопоставляется слову, здесь же [в мерц-коллаже или ассамбляже] Faktor [11] противопоставляется Faktor’у, материал — материалу» [12] . В свою очередь Макс Эрнст определяет коллаж следующим образом: «…техника коллажа есть систематическая эксплуатация случайного или искусственно спровоцированного соединения двух или более чужеродных реальностей в явно неподходящей для них среде, и искра поэзии, которая вспыхивает при приближении этих реальностей». [13]

Дадаизм

Культуролог Константин Дудаков-Кашуро о Марселе Дюшане, дадаизме как антиискусстве и фонетической поэзии

Изображение: Hannah Höch/ Eternal Folk Dancer 1930// flickr.com

Хотя дадаизм в Цюрихе был обязан своим появлением преимущественно немецкоязычным поэтам и художникам, его концептуальная предыстория больше связана с французским искусством и литературой — писателем Раймоном Русселем, драматургом Альфредом Жарри, композитором Эриком Сати, применившими художественные приемы дада. Таким образом, истоки того, что мы называем дадаизмом, возникли не вполне в 1916 году, но были совершенно необходимым и в какой-то степени логичным результатом трансформаций в западноевропейской культуре. В отличие от сюрреалистов, дадаисты не любили опираться на традицию и возводить себя к каким-то фигурам или явлениям.

Параллельно в мире происходило множество аналогичных вещей. В 1915 году, когда Дюшан переезжает в Нью-Йорк, чтобы избежать войны и призыва в армию, и знакомится там с Ман Рэйем, в Цюрихе еще не было никакого дада. Хуго Балль только-только переехал из Германии в Швейцарию, убегая от войны. В это же время продолжает развиваться русский футуризм — антиопера «Победа над солнцем», художественная и экспозиционная деятельность Ларионова, «всёчество» Зданевича, в 1915 году в Москве открылась выставка с названием «1915», на открытии которой поэт Василий Каменский ходил с живыми мышами и бил в сковородку, а Маяковский, судя по воспоминаниям, выставил полцилиндра… Можно вспомнить и много других вещей, которые вписывалась не только в рамки футуризма. Масса каких-то приемов, например чистый жест или перформанс, возникают в русском футуризме спонтанно, и потом мы видим нечто очень близкое в дадаизме уже, так сказать, институциализированном.

1916 год — это условная дата. Когда 2 февраля в «Кабаре Вольтер» прошел первый вечер поэта и драматурга Хуго Балля, Эмми Хэннингс — его подруги, танцовщицы и поэтессы — и Ханса Арпа, они себя не мыслили как отдельная группа. Они стали дадаистами и получили это наименование благодаря Тристану Тцара, который добавил к удачно найденному Баллем слову «дада» окончание «-изм» и сделал из их группы именно движение. Изначально речь шла о том, чтобы создать в Цюрихе интернациональное содружество творческих людей, которые не хотели быть втянутыми в политику, которые объединяли бы в себе совершенно разные художественные традиции, стили, подходы и травестировали, карнавализировали современное искусство. Быть еще одним новейшим течением, еще одним «-измом» они совершенно не хотели.

«Кабаре Вольтер»

«Кабаре Вольтер» — это не литературное кафе и не салон. Это пивная, маленький ресторанчик, в котором собиралась вовсе не интеллигенция — туда приходили обычные люди и видели, что на стенах висят разные работы: Марселя Янко, Артура Сигала, а вместе с тем Пикассо и Кандинского. Тот факт, что они выбрали пивную, нельзя рассматривать как осознанную стратегию Хуго Балля, но это решение оказалось очень символическим. То, что художники собрались не в салоне, не в галерее, а в самом заурядном месте, было травестированием самой идеи искусства, неким вызовом, но в то время они не понимали это как вызов. Они просто договорились с хозяином этого заведения, что сделают ему кассу, повесят афиши, приведут свою публику и устроят представления с чтением, музицированием и прочим.

Дадаисты пробыли там три месяца, а после кабаре закрылось. В то время это не было прецедентом искусства, открытие дада задержалось на полвека, несмотря на старания Тристана Тцара. В отличие от футуризма, сюрреализма и конструктивизма, подлинное открытие дадаизма происходит уже после Второй мировой войны. Во многом это связано с тем, что это явление было крайне сложно уложить в какие-то рамки, потому что оно возникало спорадически, непрограммно. И, самое главное, как писали все дадаисты, программа дадаизма заключалась в том, чтобы не иметь никакой программы. Это парадоксально: когда дадаист говорит, что лучший дадаист — противник дадаизма. Это ситуация парадокса, ставящая тебя в неловкое положение, аполитическая позиция. Когда все другие движения себя утверждали, дада себя отрицали. Как писал Маяковский, «всеутверждающее и всеотрицающее дада» — и это была игра со смыслом, потому что «дада» по-русски означает утверждение.

Происхождение названия

Вокруг возникновения слова «дада» сложился целый жанр в дадаистской литературе. Это смешно, поскольку само это слово ничего не должно означать. После того как Хуго Балль оставил движение, уехав в 1917 году в Аскону и порвав с дадаистским прошлым, место швейцарского, а затем и парижского лидера дада занял Тристан Тцара. Ему было крайне важно закрепить за собой первенство, и в литературе писали, что он изобрел термин «дада». В своем манифесте 1918 года Тцара пишет о разных значениях этого слова: в румынском оно означает утверждение, еще где-то — хвост священной коровы, в немецком — детскую деревянную лошадку. Тцара говорит, что дада — это возвращение к первоначальному состоянию, некоторому инфантилизму, обнулению. Позже выяснилось, что Тристан Тцара и Хуго Балль спорили о том, кто же из них, листая словарь Ларусс, наугад попал на это странное слово «дада». Важно, что таким образом они абсолютизировали случайность, жестовость.

После того как в Цюрих приехали румыны Тристан Тцара, Марсель Янко и его брат Жорж, присоединился Рихард Хюльзенбек, решено было издать альманах. Первый и единственный номер, который они издали, назывался «Кабаре Вольтер». Это было вызовом художественному сообществу: с одной стороны, кабаре — это нечто уличное, прозаичное, сниженное; с другой стороны, Вольтер — это фигура Просвещения, а наследие Просвещения жутко тяготило дадаистов, они порывали со всеми его идеалами, особенно с идеей прогресса. Собственно, они и являлись результатом кризиса этого просвещенческого идеала прогресса. В то же время Вольтер — это фигура критическая, ставящая многое под сомнение и в этом смысле близкая дадаизму по духу.

В орбите сюрреализма оказалось огромное количество людей, разных интеллектуалов: философов, психологов, писателей и так далее. В этом смысле дадаизм кажется и проще, и сложнее одновременно. Центров дадаизма было несколько, но дадаистский дух распространился на очень многие явления художественной жизни, на многие фигуры и творческие позиции. Это влияние заметно в западноевропейском конструктивизме: отзвук дада оказался очень мощным. Преемственность дадаизма, антипросвещения и левых идей второй половины XX века стала возможной благодаря связующей роли сюрреализма. Сюрреализм впитал в себя практически все жесты, найденные дада, кроме внимания к психоанализу и психологии, свойственной этому движению, тогда как дадаизм всячески противостоял теоретичности. Значительная часть современного искусства восходит к опыту дада.

Дада как антиискусство

Как для русских футуристов, так и для дадаистов было крайне важно сместить категории. Во-первых, уйти от самого понятия искусства. Когда дадаисты говорили об уничтожении искусства, имелось в виду не уничтожение творчества, а самой концепции, сложившейся в Новое время. Они стремились разрушить принципы функционирования искусства и устоявшиеся категории: категории прекрасного, категории произведения, категории автора.

Говоря о литературе, стоит напомнить о том, что у дадаистов не было задачи создать новые жанры, новые романы или поэмы. От всего этого они отказались и не создали ни одного произведения крупной формы. Редким примером дадаистского романа можно считать произведение Хуго Балля «Тендеренда-фантаст», которое на самом деле распадается на несколько текстов, плохо связанных друг с другом и отсылающих к совершенно разным жанрам: и к роману, и к лирике, и к эссеистике. Литература дада — это принцип смешения разных методов письма, и это принципиальный момент. С другой стороны, дада как некая крайность — это еще и отказ от письма, отказ от существующего языка и понимание языка как определенной конвенции, от которой стоит отказаться потому, что это соглашение перестало служить положительным целям творчества. Что это за язык, который привел к такому разобщению в обществе, к войне, к бесконечным военным прокламациям и листовкам, которые они ненавидели? Все дадаисты были против войны, были дезертирами и антинационалистами.

Можно привести два примера отказа дадаистами от языка. Первый — это фонетическая поэзия, то есть «поэзия без слов», или увлечение «примитивом» — имитация языков небольших народностей Африки и Океании. Другой тип был предложен Тристаном Тцара в «Манифесте дада о немощной любви и любви злой». Самое примечательное, что в нем не было ни слова о любви — он просто объяснял, как создавать поэзию: нужно взять газету, тот самый штампованный ненавистный материал, вырезать слова, которые вам нравятся, бросить в мешок, перемешать, высыпать и сложить их вместе в произвольном порядке. Иными словами, литература становится жестом отрицания самой себя. В каком-то смысле некая карнавализация художественного языка уже была апробирована в античной комедии Аристофана, у Рабле в «Гаргантюа и Пантагрюэль». В этом жесте в равной степени присутствуют комизм и трагизм.

Второй пример — абсурдистская поэзия Хуго Балля: отказ от языка через молчание, возвращение к первоистокам, очищение от бульварного языка, захваченного журналистами. Эта новая поэзия становится своеобразным поиском довавилонского праязыка, который имеет если не сакральную силу, то глубокий символический смысл, но не в смысле эстетики символизма, а в смысле лингвофилософского дерзания. Особенно выражена игра слов у Марселя Дюшана. В своих знаменитых записках он вообще не вписывается в каноны изобразительного искусства, литературы, постоянно лавирует между этими категориями. Он просто ломает эти привычки чтения и понимания, и когда мы начинаем осознавать, что, отказываясь от них, мы можем приобрести что-то новое, то тогда нам открывается Дюшан.

Источники:

https://excoda.ru/dadaists
https://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/56416
https://postnauka.ru/faq/70906