Выбранные места из переписки с друзьями. Последователи,друзья и отзывы о Н.В
Выбранные места из переписки с друзьями. Последователи,друзья и отзывы о Н.В
Выбранные места из переписки с друзьями
«Монастырь ваш — Россия!»
В сознании большинства своих современников Гоголь представлял собой классическую фигуру писателя-сатирика — обличителя пороков человеческих и общественных, блестящего юмориста, наконец, просто писателя-комика, развлекающего и веселящего публику Сам он с горечью осознавал это и писал в «Авторской исповеди» (1847): «Я не знал еще тогда, что мое имя в ходу только затем, чтобы попрекнуть друг друга и посмеяться друг над другом».
Иного Гоголя — писателя-аскета, продолжателя святоотеческой традиции в русской литературе, религиозного мыслителя и публициста, автора молитв — современники так и не узнали. За исключением «Выбранных мест из переписки с друзьями», изданных со значительными цензурными изъятиями и большинством читателей неверно воспринятых, духовная проза Гоголя при жизни его оставалась неопубликованной. Правда, последующие поколения уже смогли познакомиться с ней, и к началу XX столетия писательский облик Гоголя был в какой-то степени восстановлен. Но здесь возникала другая крайность, религиозно-мистическая, «неохристианская» критика рубежа веков и более всего известная книга Д. С. Мережковского «Гоголь. Творчество, жизнь и религия» выстраивали духовный путь Гоголя по своей мерке, изображая его едва ли не болезненным фанатиком, мистиком со средневековым сознанием, одиноким борцом с нечистой силой, а главное — полностью оторванным от Православной Церкви и даже противопоставленным ей, — отчего образ писателя представал в ярком, но совершенно искаженном виде.
Читатель — наш современник — в своих представлениях о Гоголе отброшен на полтора века назад: ему вновь известен только Гоголь-сатирик, автор «Ревизора», «Мертвых душ» и «тенденциозной» книги «Выбранные места из переписки с друзьями». Духовная проза Гоголя для наших современников практически не существует; отчасти они находятся в еще более печальном положении, чем современники писателя: те могли судить о нем самостоятельно, а нынешнее общественное мнение о Гоголе является навязанным — многочисленными статьями, научными монографиями и преподаванием в школах и университетах. Между тем понять и оценить творчество Гоголя в целом невозможно вне духовных категорий.
Гений Гоголя до сих пор остается неизвестным в полной мере не только широкому читателю, но и литературоведению, которое в нынешнем его виде просто неспособно осмыслить судьбу писателя и его зрелую прозу. Это может сделать только глубокий знаток как творчества Гоголя, так и святоотеческой литературы — и непременно находящийся в лоне Православной Церкви, живущий церковной жизнью. Дерзнем утверждать, что такого исследователя у нас пока нет. Не беремся за эту задачу и мы: настоящая статья — лишь попытка наметить вехи духовного пути Гоголя.
В письмах Гоголя начала сороковых годов можно встретить намеки на событие, которое, как он потом скажет, «произвело значительный переворот в деле творчества» его. Летом 1840 года он пережил болезнь, но скорее не телесную, а душевную. Испытывая тяжелые приступы «нервического расстройства» и «болезненной тоски» и не надеясь на выздоровление, он даже написал духовное завещание. По словам С.Т. Аксакова, Гоголю были «видения», о которых он рассказывал ухаживавшему за ним в ту пору Н.П. Боткину (брату критика В.П. Боткина). Затем последовало «воскресение», «чудное исцеление», и Гоголь уверовал, что жизнь его «нужна и не будет бесполезна». Ему открылся новый путь. «Отсюда, — пишет С.Т. Аксаков, — начинается постоянное стремление Гоголя к улучшению в себе духовного человека и преобладание религиозного направления, достигшего впоследствии, по моему мнению, такого высокого настроения, которое уже не совместимо с телесною оболочкою человека».
О переломе в воззрениях Гоголя свидетельствует и П.В. Анненков, который утверждает в своих воспоминаниях: «Великую ошибку сделает тот, кто смешает Гоголя последнего периода с тем, который начинал тогда жизнь в Петербурге, и вздумает прилагать к молодому Гоголю нравственные черты, выработанные гораздо позднее, уже тогда, как свершился важный переворот в его существовании». Начало «последнего периода» Гоголя Анненков относит к тому времени, когда они вместе жили в Риме: «Летом 1841 года, когда я встретил Гоголя, он стоял на рубеже нового направления, принадлежа двум различным мирам».
Суждение Анненкова о резкости совершившегося перелома едва ли справедливо: в 1840-е годы духовная устремленность Гоголя только обозначилась яснее и приобрела конкретные жизненные формы. Сам Гоголь всегда подчеркивал цельность и неизменность своего пути и внутреннего мира. В «Авторской исповеди» он писал, отвечая на упреки критиков, утверждавших, что в «Выбранных местах…» он изменил своему назначению и вторгся в чуждые ему пределы: «Я не совращался с своего пути. Я шел тою же дорогою« — и я пришел к Тому, Кто есть источник жизни». В статье «Несколько слов о биографии Гоголя» С.Т.Аксаков авторитетно свидетельствует: «Да не подумают, что Гоголь менялся в своих убеждениях; напротив, с юношеских лет он оставался им верен. Но Гоголь шел постоянно вперед; его христианство становилось чище, строже; высокое значение цели писателя яснее и суд над самим собой суровее».
У Гоголя постепенно вырабатываются аскетические устремления и все яснее вырисовывается христианский идеал. Еще в апреле 1840 года он писал Н. Д. Белозерскому: «Я же теперь больше гожусь для монастыря, чем для жизни светской». А в феврале 1842 года признается Н. М. Языкову: «Мне нужно уединение, решительное уединение Я не рожден для треволнений и чувствую с каждым днем и часом, что нет выше удела на свете, как звание монаха». Однако монашеский идеал Гоголя имеет особенный вид. Речь идет об очищении не только души, но и вместе с нею и художественного таланта. В начале 1842 года он задумал поездку в Иерусалим и получил благословение на это преосвященного Иннокентия (Борисова), известного проповедника и духовного писателя, в ту пору епископа Харьковского. С. Т. Аксаков так рассказывает об этом: «Вдруг входит Гоголь с образом Спасителя в руках и сияющим, просветленным лицом. Такого выражения в глазах у него я никогда не видывал. Гоголь сказал: «Я все ждал, что кто-нибудь благословит меня образом, и никто не сделал этого; наконец, Иннокентий благословил меня. Теперь я могу объявить, куда я еду: ко Гробу Господню». С этим образом Гоголь не расставался, а после смерти он хранился у Анны Васильевны Гоголь, сестры писателя.
Когда жена Аксакова, Ольга Семеновна, сказала, что ожидает теперь от него описания Палестины, Гоголь ответил: «Да, я опишу вам ее, но для того мне надобно очиститься и быть достойным». Продолжение литературного труда он теперь не мыслит без предварительного обновления души: «Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя, и тогда только я приду в силы начать подвиги и великое поприще, тогда только разрешится загадка моего существования» (из письма к В. А. Жуковскому, июнь 1842 года).
Косвенное отражение духовной жизни Гоголя этой поры можно найти во второй редакции повести «Портрет». Художник, создавший портрет ростовщика, решает уйти от мира и становится монахом. Очистившись подвижнической жизнью отшельника, он возвращается к творчеству и пишет картину, которая поражает зрителей святостью изображенного. В конце повести монах-художник наставляет сына: «Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится».
Вторая редакция «Портрета», появившаяся в 1842 году, незадолго до выхода «Мертвых душ», осталась не замеченной критикой, если не считать неодобрительного отзыва Белинского. Но Шевырев, прочитавший переделанный Гоголем «Портрет», писал ему в марте 1843 года: «Ты в нем так раскрыл связь искусства с религией, как еще нигде она не была раскрыта».
Выбранные места из переписки с друзьями Аудио
К сожалению, Гоголя у нас знают мало, только по произведениям из школьной программы, поэтому о «Переписке», которая в обязательный список не входит, все обычно помнят только со слов учителя, что эту книгу Гоголь написал будучи якобы не полностью душевно здоровым, что она якобы раболепская, монархическая, и что Белинский Гоголя всячески осуждал за якобы проявленное в ней холуйство. Однако лишь по самостоятельном её прочтении становится ясно, что Белинский, хоть и неглупый человек, но «Переписку» воспринял весьма поверхностно и предвзято.
Да, в этой книге Гоголь не тот разухабистый весельчак и балагур, который нам знаком из «Диканьки», и даже не тот патриотический философ и обличитель нравственного уродства, который знаком нам из «Мёртвых душ». Здесь Гоголь на первый взгляд предстаёт совершенно другим, но на самом деле он тот же самый, просто в этой книге он повернулся к читателю другой своей гранью, не глянцевой обложкой художественной литературы, а самым сокровенным нутром, делясь самой искренней частью своей души, не боясь показаться глупым, смешным или непоследовательным, на что вообще мало кто из творческих людей отваживается. Это Гоголь, который болеет душой за всех людей, всю страну, который пропускает через себя все проблемы своей эпохи, все изъяны общественного строя и сознания людей, близких и далёких, знакомых и незнакомых ему современников. Он пытается одновременно и отстоять те традиции, которые он почитает за фундамент крепкого будущего России, и отстоять идеи высшего блага и высшей справедливости, которые также являются залогом благополучного будущего. И когда между этими традициями и этими идеями возникает непримиримое противоречие, оно болью отражается в сердце писателя, который мечется, пытается найти какой-то компромисс, понимая, что без этого компромисса будущего у страны просто нет, и он в своих мучительных исканиях пытается найти, нащупать, раскопать, изобрести, построить какой-то выход из этого противоречия.
Из этой книги наиболее отчётливо видно, что Гоголь взвалил на себя весь моральный груз своего времени, когда никто другой не отваживался взять этот груз на плечи столь же полно и смело. А насколько далеко ему удалось этот груз пронести – судить нам, потомкам, читателям, живущим после него. «Выбранные места из переписки с друзьями» – это именно та, самая центральная книга, которую нужно прочесть полностью от корки до корки, со всеми её «сильными» и «слабыми» местами, чтобы понять масштаб, глубину личности Гоголя, его значимость и его место среди всех русских писателей и мыслителей.
Эта аудиокнига впервые на моей памяти представляет полный текст всех глав «Переписки», чего раньше не делалось. До этого различные издательства выпускали урезанные её аудиоверсии, включив туда лишь по 10-15 избранных глав из книги, видимо, полагая остальные главы неважными, непонятными или противоречивыми, что на мой взгляд являлось большой ошибкой. Только полное прочтение этой книги способно дать объективное представление о ней. И мой низкий поклон данному аудиоиздательству, что оно решилось наконец-то записать аудиокнигу по «Выбранным местам» полностью. С чтецом тоже повезло, читает легко, слушать его приятно и ненапряжно.
Мой вердикт: обязательно к прочтению (прослушиванию).
Выбранные места из переписки с друзьями
Николай Гоголь
Книга духовной прозы великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя: «Выбранные места из переписки с друзьями», «Авторская исповедь», «Размышления о Божественной Литургии», «Правило жития в мире», «О тех душевных расположениях и недостатках наших, которые производят в нас смущение и мешают нам пребывать в спокойном состоянии».
Книга иллюстрирована портретами лиц из ближайшего окружения Н.В.Гоголя, а также гравюрами академика Ф.Г.Солнцева («Размышления о Божественной Литургии»).
Для широкого круга читателей.
Книга духовной прозы великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя: «Выбранные места из переписки с друзьями», «Авторская исповедь», «Размышления о Божественной Литургии», «Правило жития в… Развернуть
Рецензии
Не легко было также решиться и на подвиг выставить себя на всеобщий позор и осмеяние, выставивши часть той внутренней своей клети, настоящий смысл которой не скоро почувствуется. .
Несмотря на неоднозначную оценку, флёр безумия и сочувственную позу, мне книга очень понравилась. Так это, наверное, потому, Федя, что ты ведь Гоголя фанат — все книжки не по разу перечитал, а «Мёртвые души» и вовсе чуть не каждые полгода у тебя не в руках, так в плеере? Экранизации, вишь, смотришь? Отчасти, наверное, дело и так обстоит — всё же не считаю для себя зазорным выслушивать советы и рекомендации от, чорт побери, гения, которого всей душой почитаю. По большей же части дело в том, что я при чтении скидку делал на то, что всей-то переписки я не знаю — бог знает, что было в предыдущих десяти письмах, что и как там обсуждалось. Возможно, что категоричность и тон Николая Васильевича вполне уместны, то есть уместны в контексте многолетней переписки с теми же Толстым, Языковым, Смирновой-Россет и т. д. Конечно, порой, когда читаешь письмо, то невольно думаешь, что адресовано-то оно именно тебе и обращается Гоголь к тебе же, но — нет, увы и ах) Если понять это и суметь абстрагироваться, то книга принесёт много удовольствия и пользы.
Во-первых, это погружение в эпоху. Мне было интересно узнать о балах, устройстве быта, бюрократических порядках, ведении хозяйства и т. д. из уст современника, а не современных мне историков. Теперь на порой полярные суждения известного рода «экспертов» могу приводить мнение беспрекословного авторитета.
Во-вторых, было очень интересно читать о картине Иванова «Явление Христа народу». Для меня вообще удивительно, что мир когда-то существовал без каких-то «само собою разумеющихся» вещей — когда-то не было «Анны Карениной», «Трёх богатырей», телефонной связи, улицы Ленина в каждом населённом пункте. И «Явления Христа» когда-то не было. И не было Ближайшего. Об этом времени, о создании этой картины Гоголь и пишет. Нет, без иронии какой-то говорю — удивительно, в голове не укладывается.
В-третьих, было здорово почитать о современной Гоголю поэзии. У нас ведь как? Пушкин-Лермонтов-Блок. Ну, ещё немного Фета, Некрасов с железной своей дорогой выглядывает и Тютчеву с грозой в начале мая не надо рая. А тут — целый каскад! Ломоносов(который не только университеты основывал и из Холмогор пешком ходил), Державин (который до Пушкина был солнцем и колоссом), Дельвиг, Вяземский, Жуковский, Языков. Стыдно даже стало, честно говоря — вот ведь слышал о таких, знаю, что были и внимания заслуживают, но от хоть бы строчку вспомнить на память. Эх!
В-четвёртых, нравственные и житейские советы Гоголя заслуживают внимания. Да, местами они спорны, местами устарели, но в целом — дельны. И всяко лучше многочисленных современных книжонок по самомотивации, управлению судьбой, тайм-менеджменту и прочей дребедени.
В-пятых, я теперь знаю, какая судьба постигла второй том почитаемых мною «Мёртвых душ». Гоголь их сжёг. Сжёг не случайно, не перепутав с черновиками, не в припадке безумия. Это был осознанный акт вполне здравомыслящего человека. Может быть, даже подвиг.
В-шестых, мнение Гоголя о русской литературе. Тут нечего говорить — если это не аксиома и не константа, то где-то очень близко.
В-седьмых, заглянуть в душу поэту и титану, почитать его исповедь. Знаете, это очень сильно, непознаваемо и чуть-чуть стыдно. Всё же это письма, хотя бы и опубликованные не то, что с согласия автора, но и вовсе самим автором.
Я очень жалею, что во времена Николая Васильевича не было интернета со всеми его блогами, пабликами и тредами. Думаю, в этом формате «Выбранные места» смотрелись бы органичнее, хотя и без того эта книга определила вектор развития русской литературы на века.
«Очень меня заняла последнее время ещё Гоголя переписка с друзьями. Какая удивительная вещь! За 40 лет сказано, и прекрасно сказано, то, чем должна быть литература. Пошлые люди не поняли, и 40 лет лежит под спудом наш Паскаль »
Не легко было также решиться и на подвиг выставить себя на всеобщий позор и осмеяние, выставивши часть той внутренней своей клети, настоящий смысл которой не скоро почувствуется. .
Несмотря на неоднозначную оценку, флёр… Развернуть
Неужели это критикам удалось убить талант Гоголя сатирика и обличителя? Неужто настолько была подорвана вера в свои силы, что стало возможным написание этих писем?
Можно понять занудство старого человека, желающего всем дать “указивки”, но Николаю Васильевичу на момент издания и 40 не было! Приближался к опасному возрасту: ” Самые способные и даровитые из людей, перевалясь за сорокалетний возраст, тупеют, устают и слабеют” (гл.12)
Или: “Пусть молодежь спорит, а умные могли в это время надуматься” (гл.11). Представляю, как обрадовались все от “мала до стара”!
Показалось, что письма сам себе и писал ( а не генерал-губернатору или помещику). И подарил всей царской семье, родственникам похвастался, дескать, внимают все.
Советы давал о том, чего сам не знал.
5глав- о церкви, о вере. Что мы из этих глав узнаём? Что нападают на церковь, но она не бездействует :” . готовятся неопровержимые сочинения в защиту. ” Про одежду скромную священнослужителей “неподвластной никаким изменениям и прихотям наших мод”
2 главы- о женщинах. В светском обществе необходимы “простодушные беседы” В семье “не ведите общей расходной книги, но с самого начала года сделайте смету всему вперед. ”
10 глав- об искусстве. Как критик даёт 5 звезд переводу “Одиссеи” Жуковским, печется о художнике Иванове. Умилило о театре: “Странно и соединить Шекспира с плясуньями в лайковых штанах. Что за сближение? Ноги- ногами, а голова головой”
10 глав власть придержащим . Тут цитировать и цитировать! Но самое поразительное, что ничего не изменилось с тех пор! ( кроме названий и техники). Губернию сравнивает с больницей, призывая генерал-губернатора относиться к ее пациентам как к своим родственникам! (гл.21)
Заканчивается “Светлым воскресеньем” и надеждой, что “благоухать будут души”.
Неужели это критикам удалось убить талант Гоголя сатирика и обличителя? Неужто настолько была подорвана вера в свои силы, что стало возможным написание этих писем?
Можно понять занудство старого человека, желающего всем дать… Развернуть
Необходимо сразу пояснить, что читал я сию относительно небольшую по объему книгу катастрофически долго и даже навскидку не смогу назвать произведение, чтение которого давалось также тяжело (разве что “Голем” Майринка). Отчасти из-за тем, затрагиваемых в тексте, отчасти – из-за громоздкой, очень трудно воспринимаемой манеры письма. Что вообще произведениям Николая Васильевича никак не свойственно.
Я обожаю “Вечера на хуторе. “, да и трудно найти человека, не разделяющего мою точку зрения, и поэтому прочитать “Выбранные места. ” стоит уже хотя бы потому, что это все-таки Гоголь, тот самый любимый нами с детства Гоголь. И тут стоило бы написать, что-то вроде “А видим мы вовсе не того Гоголя, которого знаем”, но это было бы не совсем честным приукрашиванием рецензии. Для меня фигура Николая Васильевича всегда была окутана каким-то глубоким мистицизмом, чем-то таинственным и трагичным. Все мы слышали (уж не знаю, правда ли это) про его летаргический сон (кстати, в одном из первых пунктов включенного в книгу завещания, писатель просит похоронить его только, когда будут налицо признаки гниения тела), про погружение в религию, про болезненность и инаковость, отрешенность от мира. Бессмысленно было бы ожидать от “Выбранных мест. ” хуторской разудальщины, открывая книгу, надо быть готовым к серьезным темам.
И вот тут-то возникает небольшой диссонанс, потому что темы, важные и актуальные тогда, сегодня по большей части представляют интерес исторический, праздно любопытный. Исчезла та Россия, о которой говорит Николай Васильевич, растворилось тогдашнее административное устройство государственных органов, рассыпались сословия. Гоголь писал, глядя в будущее, ожидая неизбежного преображения России, он с уверенностью заявлял, что скорченная под тяжестью противоестественных свобод Европа скоро приползет к нам учиться нравственности, что Россия воспрянет. Гоголь писал это, не предполагая, что через чуть более, чем полвека по России прокатится циркулярной пилой явление, называемое страшным словом революция. Исполнение пророчеств Николая Васильевича откладывается (мы ведь знаем, что больше Европе ползти некуда, не знаем только, – останется ли у нее, Европы, здравого понимания своего катастрофического положения), и от этого читать “Выбранные места. ” зачастую грустно, потому что между строк сквозит “вот-вот” и “еще чуть-чуть”. Но прошло уже сто пятьдесят лет, – “чуть-чуть” ли это? – и мы знаем то, о чем Гоголь не подозревал. Мы знаем, например, что у публичных чтений, которым автор пророчил большое будущее, не было шансов не против театра (у театра самого шансов не осталось), а против заполонившего умы кинематографа, о котором в середине девятнадцатого века думали разве что фантасты.
Интересно вот что. Большинство сборников писем великих людей издаются не ими, зачастую после смерти последних. “Выбранные места. ” же Николай Васильевич издавал сам по своей воле, желая поделиться со всеми тем, чем делился со своими корреспондентами. Гоголь искренне хотел нам всем помочь, он многое понял и хотел, чтобы это поняли все. Он осознал свое влияние на общество, как писателя, и решил использовать его во благо. Вот суть и смысл книги. Возможно, для кого-то она будет открытием. В том, что для многих она открытием была, учитывая времена и нравы, – сомнений нет. Мне проблема актуальности видится главной при чтении “Выбранных мест. ” Я ждал больше “вечного”, если честно.
Книгу, наверное, лучше читать вслух. Есть такие вещи, которые про себя ну не воспринимаются. Я через каждые три-пять страниц сладко засыпал прямо в кресле.
Правды ради следует сообщить, что на сонливость мою во многом повлияло не содержание и не стиль написания, а непосредственно оформление пресловутой в своем убожестве “зеленой серии”. Мелкий шрифт, крохотные междустрочные интервалы, “неразгибаемость” книги, – три врага вдумчивого чтения, это факт известный.
Некоторые письма действительно интересны. Интересны они вдвойне, если признавать себя адресатом, ведь по сути Гоголь обратился ко всем нам.
Книгу весьма трудно найти, да что уж там, мало кто вообще про нее знает. Еле в “Библио-глобусе” нашли, а уж это о чем-то да говорит.
А вместе с тем сам Николай Васильевич возлагал на “Выбранные места. ” колоссальные надежды. Книга подводит черту под всем его творчеством. Гоголь объясняет, почему он сжег тот самый второй том “Мертвых душ”, просит прощения у читателей за легкомысленные произведения, которые кому-то могли навредить. Подведение черты – то, чего не хватает зачастую в литературе. Одно дело – исследователи, аналитики; совсем другое – слово самого автора, финальный аккорд. Гоголь ощущал близость смерти, потому и замыслил подобное “прощальное” произведение, и мы, как читатели, должны отнестись к подобному порыву с крайним уважением.
Необходимо сразу пояснить, что читал я сию относительно небольшую по объему книгу катастрофически долго и даже навскидку не смогу назвать произведение, чтение которого давалось также тяжело (разве что “Голем” Майринка). Отчасти… Развернуть
Источники:
https://www.litmir.me/br/?b=222714&p=1
https://pda.litres.ru/nikolay-gogol/vybrannye-mesta-iz-perepiski-s-druzyami-621215/otzivi/
https://www.livelib.ru/book/1001153935-vybrannye-mesta-iz-perepiski-s-druzyami-nikolaj-gogol
