Чарли чаплин считал что только они счастливы. Жорж садуль – жизнь чарли

Предлагаемая вниманию читателей книга известного французского кинокритика Жоржа Садуля «Жизнь Чарли» представляет собой новый, дополненный и частично переработанный автором вариант издания, вышедшего в СССР в 1955 году и менее чем через год ставшего библиографической редкостью.

В новом издании автор довел свое повествование о жизни Чарли Чаплина до наших дней и проанализировал два его последних фильма — «Огни рампы» и «Король в Нью-Йорке». Таким образ-ом, книга Ж. Садуля является сейчас одним из наиболее полных зарубежных исследований, освещающих жизнь и творчество Чарли Чаплина. К счастью для киноискусства, эта жизнь оказалась долгой, а творческие работы многочисленными.

Появившись на свет почти одновременно с рождением нового, XX века и прожив большую его половину, Чаплин и сейчас еще полон творческих сил и не оставляет мысли о создании новых фильмов.

В чем же секрет его необычайной популярности? Почему не стареют фильмы, созданные Чарли Чаплиным много лет назад? Почему искусствоведы и критики продолжают писать все новые и новые книги о его творчестве?

История кино знает немало актеров, которые в свое время были популярны почти так же, как Чаплин, но о ком из них помнят сейчас? Неумолимое время сделало свое дело. Исчезли краски молодости на их лицах, изменились вкусы и требования зрителей, умолкла рекламная шумиха, и имена кинозвезд, когда-то блиставших на кинематографическом горизонте, канули в Лету.

И только перед гением Чаплина время оказалось бессильным. Богато одаренный от природы, он удачно соединяет в своем лице самые различные дарования: актера, режиссера, драматурга, а в годы звукового кино и композитора всех своих фильмов.

В таком сложном и многогранном искусстве, каким является кинематограф, Чаплин сумел стать подлинным создателем своих фильмов. Его творческая индивидуальность никогда не мирилась с компромиссами, но… какой ценой!

Читая книгу Жоржа Садуля, отчетливо представляешь себе нелегкую жизнь Чарли Чаплина в капиталистической Америке. И невольно возникает желание уточнить название книги — не просто «Жизнь Чарли», а «Трагическая жизнь великого артиста и гражданина», и это не было бы преувеличением. Постоянная борьба с цензурой и, что еще хуже, с так называемым общественным мнением, представляющим собой не что иное, как злобную ненависть сытых и богатых пуритан, больно задетых острием сатиры «маленького бродяги», была всегда уделом Чарли Чаплина.

Он подвергался постоянным нападкам оголтелых представителей реакционной прессы, они, не считаясь с элементарными приличиями, вторгались в его частную жизнь. Его вызывали в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Ему угрожали изгнанием из США. Его студию без всяких видимых причин опечатывали судебные исполнители. Его пытались задушить непосильным бременем налогов.

Но Чаплин, стойко перенося нападки, продолжал выпускать свои замечательные фильмы, полные великой любви к людям и гневного осуждения «сильных мира сего».

Чаплина часто сравнивают о Шекспиром, Мольером и Бомарше, проводят параллель между образом Чарли и Дон-Кихотом, но, хотя в принципе эти сравнения верны, нам кажется, что главной и отличительной чертой творческой индивидуальности Чаплина является его гражданственность, громадное чувство ответственности за судьбы людей, постоянная и неустанная борьба за мир. Гуманизм свойствен творчеству многих буржуазных режиссеров и драматургов. Но гуманизм Чаплина — это воинственный гуманизм.

Более сорока лет своей творческой деятельности Чаплин посвятил осмеянию и обличению буржуазной действительности. Он испепелял огнем своей сатиры капиталистический мир, в котором жил, вскрывая в своих фильмах несправедливость существующих в нем законов.

«На плечо», «Малыш», «Парижанка», «Огни большого города», «Новые времена», «Великий диктатор», «Огни рампы» и, наконец, «Король в Нью-Йорке» — все это звенья одного творческого замысла, одного гневного протеста, одной неустанной заботы о рядовом, обыкновенном человеке.

В своем письме в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности Чаплин писал: «Я не коммунист, я только поджигатель мира».

Не случайно в 1953 году Чарльзу Чаплину была присуждена премия Всемирного Совета Мира. Вручая ее, французский писатель Веркор сказал ему: «Вы сорок лет ведете борьбу против войны». Да! Чаплин всегда боролся против войны. С того самого дня, когда герой его фильма «На плечо» погрузился в холодную воду окопного блиндажа, он не прекращал этой борьбы. Чаплин смело выступил против фашистского безумия в фильме «Великий диктатор», и он же в образе короля Шэдоу показал человека, пытавшегося бороться за использование атомной энергии в мирных целях.

Принимая из рук Веркора диплом лауреата, Чаплин-гражданин зачитал свою «Декларацию о мире», в которой, разоблачая поджигателей новой войны, писал: «Жалкие усилия, имеющие целью приучить народы к мысли о неизбежности войны с применением водородной бомбы, со всеми ужасами, которые она несет, представляют собой преступление против человеческого духа и семя общего безумия».

Эти слова Чаплина не утратили своего значения п сейчас, когда советское правительство неуклонно борется за осуществление всеобщего и полного разоружения.

Пожилой человек, проживший большую творческую жизнь, создавший незабываемый образ Чарли, живет сейчас в Швейцарии. Он навсегда покинул Голливуд, уехал из негостеприимной Америки. Последние годы, уединившись в своем доме на берегу живописного озера, Чаплин писал свою автобиографию. Сейчас эта работа закончена. Жизнь Чарли Чаплина была очень богата событиями. Он встречался, беседовал и дружил со многими известными политическими деятелями, деятелями искусства и науки своего времени. Он много путешествовал, многое видел. Ему было о чем рассказать и что вспомнить в своей автобиографии. Мы надеемся только, что эти воспоминания не отодвинут на второй план самое интересное для нас — его творческую биографию, мучительные поиски, горькие разочарования, яркие открытия, блестящие находки, помогавшие этому великому режиссеру и актеру завоевать мир — завоевать без войны, без атомной бомбы, одной лишь своей большой любовью к искусству и людям. Чаплин полон новыми творческими замыслами. Говорят, что он собирается снова вернуться к образу Чарли и совершить в своем новом фильме полет в космос.

Читать еще: Чем прикрепить картины к стене без сверления. Методы крепления тяжелых картин

Сейчас, когда простые люди многих стран мира сами решают свою судьбу и борются за светлое будущее, для маленького человека — Чарли — открылись широкие просторы вселенной. И, если Чарли полетит в космос, это будет только дань времени. Счастливого пути, Чарли!

МАЛЕНЬКИЙ человек в котелке, с тросточкой, в непомерно больших башмаках, одиноко бредущий утиной походкой вдаль по большой дороге, появился на свет 28 февраля 1914 года. Гениальный создатель образа Чарли — Чарльз Спенсер Чаплин родился 16 апреля 1889 года в Лондоне, в Англии (а не в Фонтенбло, во Франции, как гласит легенда, которую он никогда не опровергал).

Дом, где родился Чарльз Чаплин, по-прежнему стоит на Кеннингтон-род, 287. Не следует путать, как это делали не раз, Кеннингтон с Кенсингтоном — другим лондонским кварталом, который славится своими парками и музеями. Кенсингтон — квартал богачей, Кеннингтон-род, пересекающая Лэмбет, — полная противоположность ему…

На кирпичном коттедже нет мемориальной доски. Сбитая из планок калитка, живая изгородь из бересклета — совсем как в деревне. Вымощенная плитами дорожка ведет через узкий садик к крыльцу в четыре ступеньки. Входная дверь и два окна в первом этаже, три высоких окна — во втором, три низких окна — в третьем, слуховое окно на чердаке и два окна, почти на уровне земли, освещающие две каморки в подвале; один почтовый ящик, но зато два звонка. Очевидно, в 1889 году несколько жильцов делили между собой этот домик, ничем не отличавшийся от тридцати четырех соседних домишек, тоже выстроенных в начале викторианской эпохи.

«Малыш» — один из наиболее известных фильмов Чаплина, в котором правдиво передана атмосфера лондонских трущоб, где прошло его детство. — Прим. ред.

Жизнь Чарли (5 стр.)

“Работа” (1915 г.) Приятель маляра (Педди Мак-Гайр), маляр (Чарльз Инсли) и Чарли (Чарли Чаплин).

Незадолго до того, как распалась прославленная труппа “Водяные крысы”, молодой Фред Карно создал соперничающую с ней труппу “Безмолвные птицы”.

Сидней, а за ним и Чарльз, поступив в труппу Карно, репетировали свои спектакли на окраине Лондона, в Кэмбервеле, на правом берегу Темзы, к югу от Лэмбета. Здесь, неподалеку от вокзала, находились три больших полуразрушенных здания, собственность короля мюзик-холла. В них размещались склады костюмов, декораций, бутафории. Для репетиций в распоряжении актеров было множество площадок. В каретных сараях стояли коляски, принадлежавшие Фреду Карно и служившие для переброски актеров из одного мюзик-холла в другой. На этой “фабрике смеха” Сидней и Чарльз были заняты целыми днями, подготавливая свои номера вместе с танцорами, акробатами, певцами и жонглерами.

Постановщик комических пантомим не имел своего театра. Он распоряжался несколькими актерскими труппами, подготавливая все новые и новые программы. Спрос на пантомимы со стороны английских мюзик-холлов, входивших в крупные театральные объединения, был велик. Стремясь к завоеванию новых рынков для сбыта продукции “фабрики смеха”, Фред Карно посылал свои труппы в доминионы, в Америку, во Францию. Этот крупнейший постановщик клоунад сумел придать своей продукции отпечаток своеобразия, особый стиль, Луи Деллхок считал, что “всем лучшим в своем мастерстве” Чаплин обязан труппе Карно. По словам Деллюка, ее спектакли были классикой пантомимы, потому что у Карно “тщательно сохранялись традиции эксцентрической комедии. Акробатика, пародии, мрачный смех, смешная меланхолия, танцы, жонглирование – все эти номера объединялись одним нехитрым сюжетом… Комизм этих забавных фарсов строился только на безучастной невозмутимости исполнителей или оплеухах, пинках и пирожных с кремом… Английский фарс отличается прежде всего невероятной стремительностью ритма и композиционной законченностью. Здесь все выверено, подогнано, собрано. Все попадает в цель, как удар, нанесенный уверенной рукой боксера высокого класса. Все это в целом оглушает, как неожиданный пушечный выстрел”.

Спектакли Карно занимали иной раз целый вечер. По диалогу в этих спектаклях – по строгим законам английского мюзик-холла – отводилось не более двадцати минут; все основное актеры должны были выразить жестами. В этом театре, который был школой актерского мастерства для Чаплина, главным комическим приемом была незадачливость. Комики труппы Карно, эти современные сизифы, с забавным изумлением глядели, как скатывалась вниз глыба, только что поднятая их упорными, мучительными усилиями чуть ли не на вершину горы. Самозабвенный пианист продолжал играть на пианино, распадавшемся под его пальцами. Тучная певица торжественно готовилась спеть оперную арию – и не могла извлечь из горла ни одного звука. Неловкий грабитель сам привлекал внимание полиции, с грохотом разбивая посуду и опрокидывая мебель. Неизменный пьяница терпел поражение в своих столкновениях с лестницами и газовыми фонарями…

Ничего отвлеченного не было в этих клоунадах, где вещи боролись с людьми и побеждали их. Красные и белые бильярдные шары убегали от игрока; на глазах у элегантного пьяницы, поздно ночью вернувшегося домой, оживала лежавшая у кровати медвежья шкура и, превратившись в хищника, разрывала незадачливого джентльмена на части. Но никто и не думал оплакивать погибшего. Вся английская пантомима была окрашена беспечной жестокостью детских песенок. В колыбельных песенках британских кормилиц отрубленные головы и тела, пронзенные шпагами, столь же обычное явление, ка:; убийство судьи, полисмена и самого дьявола, совершаемое Панчем и Джуди – персонажами лондонского кукольного театра. Когда в мюзик-холле взрывом раскидывает на все четыре стороны разорванное на куски тело какого-нибудь зазевавшегося бедняги, то стоит лишь собрать и сложить все части вместе да приставить голову к плечам – и воскресший клоун продолжает свой танец.

Читать еще: Надписи мелом на доске. Создаем в фотошопе текст, написанный мелом на школьной доске

Чарльз Чаплин дебютировал на “фабрике смеха” в спортивной пантомиме “Футбольный матч”. Фред Карно не симпатизировал хилому юнцу и поручил ему роль предателя-негодяя. В Голливуде еще и сейчас, полвека спустя, продолжают соблюдать непременное правило английской драматургии: негодяй должен быть небритым. У негодяя Чарли – усики и большая, мягкая, надвинутая на глаза шляпа, подчеркивающая нелепый вид маленького, щуплого человечка. Ему надлежало преследовать по пятам вратаря, чтобы напоить его допьяна и, может быть, даже отравить. Но негодяй, стесненный в движениях чрезмерно длинным сюртуком, терпит неудачу за неудачей.

Фред Карно пригласил Чарльза Чаплина как талантливого танцора, однако тот доказал в “Футбольном матче”, что способен на нечто большее.

“Фабрика смеха” выпускала свои спектакли целыми сериями; Чарльз Чаплин играл у Карно в пантомимах “Цирк”, “Ключ не от тех дверей”, “Ночь в лондонском клубе”, “Добыча тюрьмы”, “Безумный смех” – сами названия пантомим раскрывают их содержание. Чаплин выступал также в пьесе-пародии на знаменитый роман Чарльза Диккенса “Оливер Твист”. Однако маловероятно, чтобы ему была поручена роль героя, столь похожего на мальчугана из квартала Лэмбет, каким был когда-то он сам. Чарльз Чаплин по-прежнему оставался на ролях негодяев и еще чаще – пьяных джентльменов; именно эту роль он исполнял в имевшей шумный успех пантомиме “Безмолвные птицы”, которая дала название всей труппе. При постановке новой комедии “Джимми неустрашимый” в театре Брэдфорда “Альгамбра” Карно хотел было поручить главную роль рабочего юному Чарльзу. Но молодой актер, творческая индивидуальность которого начала уже складываться, вступил в спор о трактовке роли с этим властным человеком, любившим, чтобы актеры называли его “воспитателем”. В негодовании Карно вернул Чаплина на амплуа дублера; он должен был лишь подражать игре более знаменитых актеров, с тем чтобы заменять их в турне.

“Джимми неустрашимый” был сыгран не Чаплином, а другим тщедушным юнцом – Стэнли Джефферсоном, ставшим впоследствии знаменитым Стоном Лоурелом, неизменным компаньоном толстяка Оливера Гарди. А Чарльз уже несколько позже – в провинции – смог только повторить роль, созданную Стэном Лоурелом.

Восстанавливая, насколько нам это удается, сюжеты давно исчезнувших пантомим, можно заключить, что герои, которых играл юный Чаплин, были в большинстве случаев свирепы, а не покорны, отважны, а не робки, злобны, а не добры.

Юноша взрослел, и в характере его развивались все более противоречивые черты. Он был одновременно скромен и смел, застенчив и слишком самоуверен. Теперь он стал несколько жизнерадостнее, но порой на него находили приступы тоски. Обычная его замкнутость внезапно сменялась порывами откровенности, дружескими излияниями. К удивлению его товарищей, им ничего не было известно о его связях с женщинами. Разговаривал он только о своем ремесле, тяжелом ремесле актера. Молодой человек постоянно выезжал на гастроли в обществе двенадцати товарищей по труппе. Редко проводили они дольше недели в одном и том же городе. Один из его тогдашних приятелей, Берт Уильяме, так вспоминает о “добром старом времени”:

“Знаете ли вы, что это такое – разъезжать по английской провинции, играть в театрах на ледяных сквозняках, спать в помещениях, загроможденных декорациями, все время – и даже по воскресеньям – находиться в пути, с тревогой следить за тем, как воспринимают спектакли степенные крестьяне Йоркшира, недоверчивые шотландцы, скептически настроенные жители Уэльса, чтобы затем приспосабливать наши пантомимы к их вкусам?”

В этой трудовой жизни были и свои радости. Весной 1910 года труппа Карно, выступавшая в Глазго в помещении театра “Павильон”, праздновала день рождения Чарльза Чаплина. Он радушно принимал друзей в меблированной комнате. Ели торт, украшенный двадцатью одной свечой, много пили и еще больше смеялись.

“Кто-то сел за пианино, – пишет Берт Уильяме, – и мы предоставили паркет Чарльзу Чаплину. Он плясал, прыгал, придумывал такие забавные антре и уходы, что мы буквально валились со смеху. Даже походка его, так хорошо знакомая нам по сцене, вызывала у нас безудержный хохот…

Мы громко кричали “еще, еще”, а он внезапно- эти быстрые смены настроений всегда поражали пас – стал серьезен. Схватив свою скрипку, он начал играть. Под его волшебными пальцами рождалась волнующая, очень простая мелодия, напоминавшая каждому о его домашнем очаге, о друзьях, о любимой женщине, о сладостной тайне любви… Он кончил играть лишь на заре…”

Мало-помалу упорный труженик Чарльз Чаплин занял видное положение в труппе Карно. В 1910 году “воспитатель” был уже настолько уверен в своем ученике, что не побоялся послать его в заграничное турне, где нельзя было уронить честь и славу “Безмолвных птиц”.

Первая большая гастроль привела Чарльза Чаплина весной 1910 года в Париж. Там публика аплодировала ему в “Фоли-Бержер”, в “Олимпии” и в “Сигаль” – а ведь в этих первоклассных театрах показывались только номера, завоевавшие всемирную известность. Чаплин обратил на себя внимание публики исполнением роли пьяницы в скетче “Ночь в лондонском клубе”.

ЛитЛайф

Жанры

Авторы

Книги

Серии

Форум

Садуль Жорж

Книга “Жизнь Чарли”

Читать

Он купил ему прекрасный автомобиль, нанял шофера-японца Торици Коно и пресс-агента Карла Робинзона. Наконец, он убедил брата пригласить в секретари Тома Гаррингтона, чтобы тот отвечал на обширную корреспонденцию, наводнявшую студию.

Восхваления лились потоком в этих бесчисленных письмах, приходивших со всех концов света. Немало было и просьб о денежной помощи или о ссудах. Просьбы умножились, когда стало известно, что не все они оставались безрезультатными: Чаплин был отзывчив к бедности, напоминавшей ему о собственном детстве.

Читать еще: Хана кто такая. Ханна (певица) - биография, информация, личная жизнь

Внезапно к меду восхвалений стали примешиваться ложки дегтя — анонимные письма, полные оскорблений. Из многих конвертов вылетали белые перья — перья позора, которыми, по старой английской традиции, отмечали трусов. Вскоре эта тайная травля нашла отклик в прессе. Миллионер Чарльз Чаплин отказывается защищать свою страну! Ему нет еще и тридцати лет! Америка теперь воюет на стороне его родины Англии! Трус предоставляет другим — английским и американским солдатам — «томми» и «сэмми» — проливать кровь ради его прекрасных глаз.

В действительности Чарльз Чаплин прошел медицинское освидетельствование, и врачи сочли его слишком маленьким и тщедушным; он весил около 53 килограммов — этого было недостаточно, чтобы комиссия, которая в Соединенных Штатах, так же как и в Англии, проверяла новобранцев, признала его годным. Чаплину нетрудно было ответить, и он сделал это с большим достоинством.

«Я отправлюсь, как только правительство призовет меня под знамена. Все, что я делаю, и все, что я буду делать, чтобы доказать свою преданность делу демократии, никогда не было и никогда не будет использовано мною для рекламы…»

По правде говоря, не известно, был ли в глубине души Чарльз Чаплин убежден в 1917 году в том, что монополия на защиту права и демократии принадлежит союзным армиям. К тому времени, когда Вильсон поддался пропаганде своих французских и британских союзников, европейские солдаты и гражданское население уже далеко не были уверены в том, следует ли им жертвовать всем во имя войны «за правое дело». Некоторое время, подобно рабочему из «Ростовщика», отит могли безучастно смотреть, как уничтожают их имущество и их надежды. Но проходил месяц за месяцем. Убитые и голодающие исчислялись миллионами. В окопах и на заводах поднимался крик возмущения: «Мы люди, а не собаки!» И люди восставали в окопах и на заводах. И раньше всего в России, где царь был свергнут. Потом, следуя примеру России, восстали французские и немецкие солдаты и моряки. Они подняли красное знамя и направились к своим столицам, где бунтовали домашние хозяйки и металлисты, мастерицы и интеллигенты-пацифисты. Расстрелы, начатые по приказу Петзна и Гинденбурга, восстановили в этих странах «порядок». Но русский народ не позволил Керенскому и Корнилову прибрать себя к рукам…

«Мы люди, а не собаки!» — кричали сотни тысяч забастовщиков и в Англии и в Соединенных Штатах в 1918 году, когда Чарльз Чаплин показал им первый фильм производства «Ферст нейшнл» под названием «Собачья жизнь».

Последний фильм, поставленный Чаплином для фирмы «Эссеней», — «Искатель приключений» — начинался охотой на человека — бешеной погоней за беглым каторжником на диком скалистом берегу океана. Комическое бегство от смертельной опасности оправдывало уловки и трюки беглеца, ружья тюремных надзирателей, повернутые против них самих, и обман, который помог каторжнику Чарли, разыгравшему спасение утопающей, попасть в дом некогда осудившего его судьи. Приключение кончается пантомимой погони, основным мотивом которой, несомненно, является посрамление власть имущих. Этот до сумасшествия смешной фильм похож на пляску мертвецов. Играя в карты, Чарли неизменно вытаскивает пикового туза, что означает тюрьму или смерть: здесь впервые начинает проскальзывать горечь, принесенная белыми перьями позора, горечь первых преследований.

Теперь необходимо привести уже тысячи раз цитировавшийся отрывок, ибо в нем Чаплин раскрывает технику и действие своего комизма, анализируя знаменитый эпизод из «Искателя приключений»:

«…Я стараюсь ставить в затруднительное положение не только себя, но и других.

В таких случаях я стремлюсь всегда быть экономным. Я хочу этим сказать, что если какое-либо одно событие может само по себе вызвать два отдельных взрыва хохота, оно будет более ценно, чем два отдельных действия, ведущих к тому же результату. В фильме «Искатель приключений» мне удалось этого добиться… Я сижу на балконе и вместе с молоденькой девушкой ем мороженое. Этажом ниже я помещаю за столиком весьма почтенную и хорошо одетую полную даму, и вот, кушая, я роняю мороженое, которое проскальзывает у меня под панталонами и падает с балкона на шею даме… Одно-единственное действие, но оно поставило в затруднительное положение двух лиц и вызвало два взрыва смеха.

Каким бы простым ни казался этот прием, но он учитывает два свойства человеческой природы: одно — удовольствие, которое испытывает публика, видя, что богатство и роскошь попали в беду; другое — стремление публики испытать те же самые чувства, что и актер на сцене или на экране… Ведь если бы я уронил мороженое на шею какой-нибудь бедной домашней хозяйке, это вызвало бы не смех, а симпатию к ней. К тому же у домашней хозяйки нет важной осанки, и в этом смысле ей нечего терять, следовательно, сцена не была бы смешной. А когда мороженое падает на шею богачки, публика считает, что та получила по заслугам»[22].

После «Спокойной улицы» Чаплин начинает сознательно и систематически унижать «почтенных особ»: толстых нарядных дам, пузатых господ в цилиндрах, полисменов, судей, лицемерных священников, хозяев, офицеров, властителей. И, с другой стороны, он требует уважения к беднякам: к домашним хозяйкам, безработным, иммигрантам, портняжкам, каторжникам, батракам, солдатам… Он познал основную истину: кино — это массовое искусство, его публика в огромном большинстве своем состоит из тружеников. Чаплин избирает путь, который подсказывало ему его нищее детство.