Чуковский ваня и крокодил читать. Неизвестные факты о «крокодиле» корнея чуковского

НЕИЗВЕСТНЫЕ ФАКТЫ О «КРОКОДИЛЕ» КОРНЕЯ ЧУКОВСКОГО

ОН ПО УЛИЦАМ ХОДИЛ, ПО-ТУРЕЦКИ ГОВОРИЛ

Первый Крокодил принес Чуковскому всесоюзную известность. Поэма для детей «Крокодил», которая позже публиковалась с подзаголовком «Старая-престарая сказка», была написана в 1915 году и, по свидетельствам современников, перевернула представление о детской поэзии. «Сказка Чуковского начисто отменила предшествующую немощную и неподвижную сказку леденцов-сосулек, ватного снега, цветов на слабых ножках. Детская поэзия открылась. Был найден путь для дальнейшего развития», — писал литературовед Юрий Тынянов.

«Я написал двенадцать книг, и никто не обратил на них никакого внимания. Но стоило мне однажды написать шутя «Крокодила», и я сделался знаменитым писателем. Боюсь, что «Крокодила» знает наизусть вся Россия. Боюсь, что на моем памятнике, когда я умру, будет начертано «Автор «Крокодила».

Чуковский рассказывал, что сказку он сочинил почти случайно. Писатель ехал в поезде с 11-летним сыном Николаем, у которого внезапно начался жар. Пытаясь развлечь заболевшего ребенка, Чуковский начал наугад, по-шамански декламировать:

Жил да был крокодил…
Он по Невскому ходил…

Именно так появилась первая часть сказки. «Единственная была у меня забота — отвлечь внимание ребенка от приступов болезни, томившей его. Поэтому я страшно торопился: не было времени раздумывать, подбирать эпитеты, подыскивать рифмы, нельзя было ни на миг останавливаться. Вся ставка была на скорость, на быстрейшее чередование событий и образов, чтобы больной мальчуган не успел ни застонать, ни заплакать. Поэтому я тараторил, как шаман», — вспоминал автор.

Первая редакция «Крокодила» отличалась от той, которую мы знаем сегодня. В ней Крокодил ходил по Невскому проспекту (сейчас — по улицам) и говорил по-немецки, а не по-турецки. Немецкий язык во время Первой мировой войны был практически официально запрещен к употреблению в России. Современники Чуковского вспоминали, что в Петрограде можно было увидеть плакатики с текстом: «По-немецки говорить воспрещается». Поэтому позже писатель заменил немецкий на политически нейтральный, но выдававший экзотическую чуждость Крокодила городу турецкий язык.

ПО УЛИЦАМ ХОДИЛА БОЛЬШАЯ КРОКОДИЛА

Пока дети с упоением слушали занятную сказку, литературоведы, критики и даже политики искали в ней скрытые смыслы. И нашли — множество аллюзий, перекличек и неподобающих пародий.

Предшественниками «Крокодила» Чуковского считают Крокодилу из популярной уличной песенки, а также персонажа стихотворения Николая Агнивцева «Крокодил и негритянка»:

Фольклорная городская песня

«По улицам ходила большая крокодила

Она, она — зеленая была».Николай Агнивцев, «Крокодил и негритянка»
Удивительно мил
Жил да был крокодил —
Так аршина в четыре, не боле.
И жила да была,
Тоже очень мила,
Негритянка по имени Молли.

КРОКОДИЛ И ДОСТОЕВСКИЙ

У детской сказки Чуковского были и более старые предшественники. Небывалому случаю с крокодилом Федор Достоевский посвятил сатирическую сказку «Крокодил. Необыкновенное событие, или Пассаж в Пассаже». В этом произведении чиновник, оказавшийся в животе крокодила, выводил целую теорию о том, что крокодилы созданы, чтобы глотать людей: «Ибо, положим например, тебе дано устроить нового крокодила — тебе, естественно, представляется вопрос: какое основное свойство крокодилово? Ответ ясен: глотать людей. Как же достигнуть устройством крокодила, чтоб он глотал людей? Ответ еще яснее: устроив его пустым». Что же после этого оставалось Крокодилу Чуковского? Не только в «Старой-престарой сказке», но и в других произведениях он эффектно глотал барбоса, городового, мочалку, Бармалея и даже Солнце.

Корней Чуковский, «Крокодил»

Усмехнулся Крокодил
И беднягу проглотил,
Проглотил с сапогами и шашкою.

Федор Достоевский, «Крокодил. Необыкновенное событие, или Пассаж в Пассаже»
«…Так как я одет в сукно, а на ногах у меня сапоги, то крокодил, очевидно, меня не может переварить».

Доподлинно известно, что Чуковский был знаком с произведением Достоевского. Сам писатель вспоминал, что однажды до крайности раздосадовал Илью Репина чтением этой сказки. «Крокодила» Достоевского очень не любила прогрессивная общественность, потому что видела в нем злую сатиру на Николая Чернышевского, сосланного в Сибирь «мученика режима».

Крокодил и Мцыри

На то, что в «Крокодиле» пародийно обыграна поэма Лермонтова «Мцыри», указывал сам Чуковский. Ритмы и мотивы «Мцыри» узнаются, когда Крокодил рассказывает своим сородичам о печальной участи зверей в городских зоопарках. В поэмах есть немало похожих фрагментов.

Корней Чуковский, «Крокодил»

О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами сторожей
Немало мучится зверей.

Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя,
Я столько горя видел там,
Что даже ты, Гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок,

Мы каждый день и каждый час
Из наших тюрем звали вас
И ждали, верили, что вот
Освобождение придёт.Михаил Лермонтов, «Мцыри»
И в час ночной, ужасный час,
Когда гроза пугала вас,
Когда, столпясь при алтаре,
Вы ниц лежали на земле,
Я убежал.

Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;

Давным-давно задумал я
Взглянуть на дальние поля,
Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль тюрьмы
На этот свет родимся мы.

Впрочем, позже Чуковский заметил, что этот «лермонтовский» монолог Крокодила напрочь лишен динамики, событийности, и поэтому дети слушают его с наименьшим интересом.

«БЕДНАЯ ЛЯЛЕЧКА» И НЕКРАСОВ

Николай Некрасов был одним из любимых поэтов Чуковского и предметом его литературоведческих исследований. Неудивительно, что былинный слог Некрасова нашел отражение в стихах самого Чуковского. В частности, опасное приключение Лялечки из «Крокодила» современники справедливо сравнивали с «Балладой о двух великих грешниках» Некрасова.

Корней Чуковский, «Крокодил»
Змеи, шакалы и буйволы
Всюду шипят и рычат.
Бедная, бедная Лялечка!
Беги без оглядки назад!

Лялечка лезет на дерево,
Куклу прижала к груди.
Бедная, бедная Лялечка!
Что это там впереди?

Лялечка прыгнула с дерева,
Чудище прыгнуло к ней.
Сцапало бедную Лялечку
И убежало скорей.Николай Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо»
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр — атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,

Смерил отшельник страшилище:
Дуб — три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом

Только что пан окровавленный
Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.

Преемственность была настолько яркой, что ее заметила даже Надежда Крупская. Это сопоставление оказалось роковым для «Крокодила»: власти сочли неуместным пародирование революционного поэта, сказка еще долго не выходила в печать.

А ЯРОСТНОГО ГАДА — ДОЛОЙ ИЗ ПЕТРОГРАДА

Как Крокодил подвергается в Петрограде гонениям и обидам, так и поэма о нем оказалась неугодной в Советском Союзе. Вначале «Крокодила» «буржуазной чушью» заклеймила Крупская. Чуковскому предъявили ряд фантастических обвинений: Крокодил оказывался буржуа и монархистом, а сама поэма — пародией на Некрасова. Позже традицию искать в детских сказках злостные намерения подхватили другие «блюстители педагогического порядка». «Крокодил» и «Тараканище», по мнению критиков, дезориентировали детей, потому что давали неверные сведения о жизни животных; «Мойдодыр» якобы развивал суеверия и страхи; а «Муху-цокотуху» объявили мещанской сказкой.

«С «Крокодилом» обошлись еще проще: возвестили публично (в газетах и на многолюдных собраниях), будто я изобразил в этой сказке — что бы вы думали? — мятеж генерала Корнилова. То обстоятельство, что «Крокодил »написан годом раньше, чем был поднят мятеж, не отменило этой неправдоподобной легенды», — вспоминал Корней Иванович в книге «От двух до пяти». Он также рассказывал, что за «Крокодила» заступились известные писатели и ученые: письмо о «реабилитации» поэмы в Государственный ученый совет подписали Алексей Толстой, Константин Федин, Юрий Тынянов, Самуил Маршак, Михаил Зощенко и другие. К сожалению, протест не повлиял на судьбу сказки: «Крокодила» не печатали с конца 1920-х до середины 1950-х. Защитников сказки назвали «группой Чуковского», то есть внесли в списки неблагонадежных.

ВДРУГ НАВСТРЕЧУ МОЙ ХОРОШИЙ, МОЙ ЛЮБИМЫЙ КРОКОДИЛ

Крокодил стал сквозным персонажем в творчестве Чуковского, поэт даже называл свои сказки «Мои крокодилиады». Крокодил встречался в других его стихах еще не меньше четырех раз, и всегда его появление было эффектным и драматически сильным. Чаще всего Крокодил был главным антагонистом («Краденое солнце», «Крокодил), но в «эпизодической» роли мог стать и спасителем героя (Мойдодыр», «Бармалей»).

В «Мойдодыре» Крокодил оказывается спасителем детей:

«Рада, рада, рада, рада детвора,
Заплясала, заиграла у костра:
«Ты нас,
Ты нас
От смерти спас,
Ты нас освободил.
Ты в добрый час
Увидел нас,
о добрый
Крокодил!»

В «Бармалее» Крокодил как никогда респектабелен — и снова глотает что-то:

«Вдруг навстречу мой хороший,
Мой любимый Крокодил.
Он с Тотошей и Кокошей
По аллее проходил
И мочалку, словно галку,
Словно галку, проглотил».

Его появление становится переломным моментом сказки: после встречи с ним грязнуля немедленно перевоспитывается. Мотив перевоспитания» вообще характерен для «крокодиловых» сказок Чуковского.

Только однажды Крокодил предстает в сказках Чуковского хтоническим мифологическим чудищем, одинаково далеким и от городских улиц и от человеческого образа — в сказке «Краденое солнце»:

А в Большой Реке
Крокодил
Лежит,
И в зубах его
Не огонь горит,-
Солнце красное,
Солнце краденое.

Чайковская Ирина: Заметки о Крокодиле, говорящем по-турецки

(“Крокодил” Корнея Чуковского в контекстe жизни и культуры)

Мои “Заметки” явились результатом перечитывания “Крокодила” уже далеко не в детском возрасте. Оказавшись в Америке, я давала уроки русского языка детям русских эмигрантов. После сказок Пушкина мы взялись за “Крокодила” Чуковского. И тут я обнаружила, что к этому не такому простому сочинению нет почти никаких комментариев. Так родились эти заметки.

И в самом деле, почему Крокодил говорит по-турецки? Вроде бы родом он из Африки, где про турецкий не слыхивали. А потому, как мне кажется , что “говорить по-турецки” в русском языке означает “говорить на непонятном языке”. То же в сущности, что и “китайская грамота” – абсолютно непонятный текст, только не в звуковом, а в графическом варианте. Городовой – служитель порядка – недаром вменяет в вину Крокодилу его чужой язык: “Как ты смеешь тут ходить, по-турецки говорить?” Последняя фраза Городового-“Крокодилам тут гулять воспрещается”- чем-то напоминает высказывание чеховского унтера Пришибеева “Нынче не велено кусаться!” Не вообще кусаться, а “нынче”. Не просто воспрещается гулять Крокодилам, к тому же еще говорящим на непонятном языке, но “тут” гулять. Вспомним, что в первоначальной редакции Крокодил ходил по Невскому – месту постоянных прогулок петербуржцев, о чем читывали мы еще у Гоголя. Крокодил – не местный, чужой, у него другие рот и нос, поэтому первая реакция толпы на его появление – удивление и улюлюканье, вторая – после проявленной им агрессивности (проглотил укусившего его Барбоса) – возмущение и страх :

Эй, держите его,
Да вяжите его!
Да ведите скорее в полицию!

Зададимся вопросом, как собственно, сам автор относится к своему герою? Первоначально кажется, что “амбивалентно”. С одной стороны, автор, сам будучи человеком, должен поддерживать героя-протагониста (Ваню Васильчикова), выступившего против “яростного гада”, с другой – видно, что он посмеивается над трусливой и глумливой толпой, сочувствуя противостоящему ей Крокодилу. Постепенно мы замечаем, что Крокодил явно симпатичен автору, мало того, автор словно перевоплощается в своего персонажа. Похожее отождествление автора с героем характерно для романтической поэмы. Стоит напомнить читателю, что на обложке первого издания книжки, выпущенной впервые в 1919 году, значилось “поэма для маленьких детей “. Можно предположить, что Крокодил является, хотя и сниженным, юмористически поданным, но типичным героем романтической поэмы, а автор, временами комически самоотождествтляется со своим персонажем. Чуковский – Крокодил?! – возмутится почтенный читатель,- С чего вы взяли? ” А вот с чего. Вчитайтесь в это описание: “На сцене извивался, закручиваясь вокруг себя самого, как веревка на столбе гигантских шагов высоченный человек. Он то прядал на публику, весь изламываясь в позвоночнике, подобно червю-землемеру, то выбрасывал в своеобразном ритме одни долгие руки вперед или вдруг он сжимался и весь делался меньше…” (Чукоккала. М. 1999., стр. 125) Это описание Чуковского во время одного из его памятных выступлений 1921 года, уже после создания “Крокодила”. Червь здесь упомянут не случайно, для описания необычной фигуры Чуковского, его странных телодвижений обычным словарем не обойдешься, нужны сравнения из животного мира. Многие помнят странный голос Чуковского, его необыкновенный тембр и модуляции, удивительные танцевально-ритмические распевки при чтении детских стихов. Ничего ординарного, обычного не было в облике писателя, типичный Крокодил. Но еще больше поражает их внутреннее сходство. В Петербурге было Чуковскому неуютно, недаром поселился он с семьей в Куоккале, откуда выезжал с лекциями во все концы России, неизменно возвращаясь в свитое им семейное гнездо. Чуковский женился рано, в 19 лет, к моменту создания поэмы имел трех маленьких детей. Печальный опыт собственного детства (он рос “незаконнорожденным”, по закону “о кухаркиных детях” был изгнан из гимназии, в полном смысле создал себя сам – вплоть до образования своего нового имени из фамилии матери – Корнейчукова: Корней Чуковский), понуждал проявлять повышенное внимание к своим детям. “Крокодил” в первом издании был посвящен “глубокоуважаемым детям – Бобе, Лиде и Коле”. Посвящение, во-первых, пародировало посвящения “родителям” и “женам” в серьезных взрослых книгах, во-вторых – указывало на аудиторию, которой книга предназначалась, и, в третьих, было проявлением истинного уважения, которое Чуковский испытывал к детям. От юных читателей не должно было укрыться, что у Крокодила, как и у автора, трое детей – Лелеша, Тотоша и Кокоша. Семейное гнездо Крокодила, его “сторонка родная” куда он стремительно умчался из Петрограда, пусть пародийно, сниженно напоминали куоккальский дом Чуковского. Легко представить, как после очередной поездки писателя жена докладывала ему о шалостях и провинностях мальчиков, как бежала к зеркалу “попудриться” перед визитом Гиппопотама, как “гаденыши” ждали от “папочки” подарочка и плакали, если тот “в наказание” сначала его скрывал. В литературно-артистическом окружении Чуковского он считался многосемейным, его преданность семье и детям вошла в пословицу. Чай из традиционного самовара в доме Чуковских вспоминает ни один посетитель. Кстати, косвенным доказательством того, что автор и его герой сливались также и в читательском сознании, можно считать тот факт, что внучку Корнея Ивановича называли “внучкой Крокодила” (сообщено Е. Ц. Чуковской. – И. Ч.).

Крокодил, говорящий по-турецки, обитал в Африке. Типичное место для проживания крокодилов. Но ” африканская тема” имела и свою историю в русской культуре. Конечно же, первый приходящий на ум в связи с африканской темой – это Пушкин. Ему же принадлежит противопоставление “полуденных зыбей” Африки и “сумрачной России”. Но вспомним, что один из поэтов-современников Чуковского, в будущем его соратник по совместной работе в Цехе поэтов – Николай Гумилев – буквально бредил Африкой, совершил несколько африканских путешествий (первое – в 1907 году), посвящал ей стихи. Африканская тема, таким образом, была в России уже в какой-то степени поэтически освоена. Любопытно, что на страницах Чукоккалы мы встречаем маленький экспромт Сологуба со словом Африка, предложенным ему Чуковским в качестве “не имеющего созвучия”. Сологуб такое созвучие нашел:

Солнце жаркое палит
Кафра, кафриху и кафрика.
Бур за камешком лежит.
Это – Африка.
(Чукоккала,. Стр. 33)

Разговор происходил в 1914 году, но Сологуб в стишке использует африканские ассоциации, навеянные отбушевавшей больше чем за десяток лет до этого англо-бурской войной.

Во второй части шутливой поэмы Чуковского поднимается отнюдь не шутливая тема. Уж не Чуковский ли открыл глаза человечеству на положение пленников-зверей, томящихся в клетках зоопарка?! По-видимому, тема витала в воздухе, ибо именно 20 век выпустил зверей на волю из их клеток, во многих местах, в частности в Африке, организовав осмотр дикой природы и населяющих ее обитателей из окон автомобиля. Крупская, обрушившаяся с грозной статьей на автора сказки, увидевшая в “Крокодиле” “буржуазную муть”, которая “даром не пройдет для ребенка”( Н. К. Крупская. О “Крокодиле” Чуковского. “Правда”. 1февраля1928 , в кн. К. Чуковский. Собр. соч. в 15 томах, 2001, т. 2. стр. 609), обошла эту тему стороной, попросту ее не заметив. Во второй части сказки ей померещилась пародия на Некрасова, что, на наш взгляд, совершенно не обосновано. Речь Крокодила о страдающих братьях – пародия, но не на Некрасова. Имеющий уши услышит в ритмике и строфике этой части перекличку с “Мцыри” Лермонтова.

Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя.
Я столько горя видел там.
Что даже ты, Гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок,
Когда б его увидеть мог…

И в самом деле, Чуковский в “исповеди Крокодила” развивает романтический мотив порабощения зверей людьми, ставшими их палачами. И лексику он использует в духе высокого романтизма: “бичи палачей”, “тяжкие цепи”, “людские злые города”,”предатели-друзья”.

Пародию на Некрасова Крупская здесь увидела исключительно потому, что ей не терпелось побранить Чуковского за его статью “Жизнь поэта” в изданном им собрании сочинений Некрасова. Брань эта (а Чуковский обвиняется ни больше ни меньше, как в “ненависти к Некрасову”), кроме того, что совершенно не заслуженна и не справедлива, обнаруживает эстетическую глухоту Крупской, так как Некрасов никакого отношения к “Крокодилу” не имеет. Чуковский в своей пародии ориентировался на приемы романтической поэмы.

Вообще во второй части поэмы то и дело наталкиваешься на культурно-литературные реминисценции, пародийно-сниженное обыгрывыние различных ситуаций и стилей. Так, возмутивший Крупскую “с политической точки зрения” жест Крокодила: он целует ноги царя-Гиппопотама – переносит нас в атмосферу восточных деспотий. Вспомним, как русский посланник в Иране Грибоедов отказывался целовать туфлю шаха, в отличие, скажем, от английских дипломатов. Обращение Крокодила к царю тоже выдержано в восточном стиле “Тысячи и одной ночи”:

Скажи, повелитель, какая звезда
Тебе указала дорогу сюда?

Витиеватый восточный стиль вступает в комическое противоречие с раешной (по форме и по содержанию) скороговоркой Гиппопотама:

Мне вчера донесли обезьяны,
Что ты ездил в далекие страны,
Где растут на деревьях игрушки
И сыплются с неба ватрушки.

Следующая реплика Гиппопотама начинается с интонации и лексики высокого стиля, а заканчивается комическим заострением и снижением:

О, Крокодил, поведай нам,
Что видел ты в чужом краю,
А я покуда подремлю.

В самом конце второй части опять наталкиваемся на реминисценцию из высокой литературы, на этот раз из стихотворения Лермонтова “Воздушный корабль”, где в романтическом ключе говорится о герое Наполеоне: “Скрестивши могучие руки…

Идет и к рулю он садится”.

О Крокодиле-полководце у Чуковского сказано:

Их воевода – впереди,
Скрестивши руки на груди.

Происходит пародическое обыгрывание романтического наполеоновсого жеста, отданного звериному воеводе.

Третья часть сказки с ее “космической” темой всеобщего примирения людей и зверей вызывает ассоциации и с “Одой к радости” Шиллера (“Обнимимте друг друга. Пойдемте танцевать.”), и с провозвестиями Библейского Исайи (“Вон, посмотри, по Неве по реке Волк и Ягненок плывут в челноке).

Самый конец сказки снова возвращает нас к русской литературе. Как известно, преодолевая инерцию читательского восприятия, отождествлявшего героя романтического произведения с автором, Пушкин в “Евгении Онегине” встречается со своим героем (“С ним подружился я в то время”). Подобное же проделывает Чуковский, описывая в конце сказки визит к нему Крокодила.

Я усадил старика на диванчик,
Дал ему сладкого чаю стаканчик.

Хороший повод для иллюстрации, где вместе будут изображены автор и его герой. Пушкин на такой иллюстрации, как известно, настаивал, сделав предварительный эскиз для художника. В иллюстрациях к “Крокодилу” обращает на себя внимание, что только Ре-Ми, современник Чуковского и первый иллюстратор книги, изобразил автора молодым (Чуковскому в это время 34 года). Иллюстрации сегодняшних художников изображают Чуковского в очень позднем возрасте, известного по портретам последних лет жизни.

В конце сказки выясняется, что автор и Крокодил приятельствуют, мало того, сам Ваня Васильчиков, противопоставленный Крокодилу в качестве героя-протагониста, целует его “как родного”. Происходит полная реабилитация Крокодила, из “яростного гада”, нарушившего порядок в столице, он превращается в симпатичного старичка, попивающего чаек в компании автора и Вани. Изначальные симпатии автора к Крокодилу находят мощное подтверждение.

Каждому автору жаль расставаться с полюбившимся героем, к тому же, в чем-то очень близким и родным. Крокодил появляется еще раз в другой сказке Чуковского “Мойдодыр”, где его “положительность” уже не подвергается ни малейшему сомнению. Можно сказать, что при всей новизне подобного хода, Чуковский и здесь находится в русле литературной традиции. Пушкин, знакомя читателей с новым героем – Онегиным, напоминал им о старых – Людмиле и Руслане…

Напоследок скажу еще об одной теме Чуковского, подсказанной уже не столько литературой, сколько жизнью. Это тема страха, так возмутившая Крупскую.

Все от страха дрожат,
Все от страха визжат.

Закрывайте окна, закрывайте двери!
Полезайте поскорее под кровать.
Потому что злые, яростные звери
Вас хотят на части, на части разорвать!

К 1916 году российские обыватели уже успели натерпеться страху – шла разрушительная мировая война, в которой Россия терпела поражения, позади была революция, впереди маячили новые революции и войны.

Чуковский нашел емкую формулу для выражения страха, охватившего толпу, настолько емкую, что позднее она отзовется в строчках Блока о послеоктябрьской анархии:

Запирайте етажи,
Нынче будуг грабежи!

Можно сказать, что в стихах детской поэмы Чуковского живет предчувствие Большого Террора. Кстати, сказки Чуковского довольно часто вызывали у людей политические ассоциации. Так, Тараканище, думаю, не только у лагерного окружения Евгении Гинзбург сливался в сознании с образом Сталина ( см. Евгения Гинзбург. Крутой маршрут).

Сказка “Крокодил” с самого ее появления в печати в 1917 году (журнальный вариант) полюбилась детям. Читая ее, ребятишки, естественно, не задумываются об ее жизненных и литературных предпосылках. Но нам, взрослым, не грех о них задуматься, хотя бы для того, чтобы в полной мере оценить мастерство автора и понять, откуда и что у него взялось.

Н.К. Крупская
О «Крокодиле» Чуковского

Надо ли давать эту книжку маленьким ребятам? Крокодил… Ребята видели его на картинке, в лучшем случае в 3оологическом саду. Они знают про него очень мало. У нас так мало книг, описывающих жизнь животных. А между тем жизнь животных страшно интересует ребят. Не лошадь, овца, лягушка и пр., а именно те животные, которых они, ребята, не видели и о жизни которых им хочется так знать.

Это громадный пробел в нашей детской литературе. Но из «Крокодила» ребята ничего не узнают о том, что им так хотелось бы узнать. Вместо рассказа о жизни крокодила они услышат о нем невероятную галиматью. Однако не все же давать ребятам «положительные» знания, надо дать им и материал для того, чтобы повеселиться: звери в облике людей это — смешно. Смешно видеть крокодила, курящего сигару, едущего на аэроплане. Смешно видеть крокодильчика, лежащего в кровати, видеть бант и ночную кофту на крокодилихе, слона в шляпе и т. д.

Смешно также, что крокодил называется по имени и отчеству: «Крокодил Крокодилович», что носорог зацепился рогом за порог, а шакал заиграл на рояли. Все это веселит ребят, доставляет им радость. Это хорошо. Но вместе с забавой дается и другое. Изображается народ: народ орет, злится, тащит в полицию, народ — трус, дрожит, визжит от страха («А за ним-то народ и поет и орет…», «Рассердился народ и зовет и орет, эй, держите его да вяжите его. Да ведите скорее в полицию.», «Все дрожат, все от страха визжат…»). К этой картинке присоединяются еще обстриженные под скобку мужички, «благодарящие» шоколадом Ваню за его подвиг. Это уже совсем не невинное, а крайне злобное изображение, которое, может, недостаточно осознается ребенком, но залегает в его сознании. Вторая часть «Крокодила» изображает мещанскую домашнюю обстановку крокодильего семейства, причем смех по поводу того, что крокодил от страха проглотил салфетку и др., заслоняет собой изображаемую пошлость, приучает эту пошлость не замечать. Народ за доблести награждает Ваню, крокодил одаривает своих землячков, а те его за подарки обнимают и целуют. «За добродетель платят, симпатии покупают» — вкрадывается в мозг ребенка.

Крокодил целует ноги у царя-гиппопотама. Перед царем он открывает свою душу. Автор влагает в уста крокодила пафосную речь, пародию на Некрасова.

Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя.
Я столько горя видел там,
Что даже ты, гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок.
Когда б его увидеть мог…
Там наши братья, как в аду —
В Зоологическом саду.
О, этот сад, ужасный сад
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами палачей
Немало мучится зверей:
Они стенают и зовут
И цепи тяжкие грызут,
Но им не вырваться сюда
Из темных клеток никогда.
…Мы каждый день и каждый час
Из наших тюрем звали вас
И ждали, верили, что вот
Освобождение придет,
Что вы нахлынете сюда,
Чтобы разрушить навсегда
Людские злые города,
Где ваши братья и сыны,
В неволе жить обречены!
Сказал и умер. Я стоял
И клятвы страшные давал
Злодеям людям отомстить
И всех зверей освободить…»

Эта пародия на Некрасова не случайна.

Чуковский редактировал новое издание Некрасова и снабдил его своей статьей «Жизнь Некрасова». Хотя эта статья и пересыпана похвалами Некрасову, но сквозь них прорывается ярко выраженная ненависть к Некрасову. Описывая то, что Некрасову приходилось наблюдать в детстве, он замечает: «В пору же малолетства он мало вникал в то, что видел, и был самый обыкновенный помещичий сын». Помещичье происхождение Некрасова автор и дальше особо выпячивает: «…в сущности, Некрасов был дворянин, сын помещика, такой же барин, как Герцен, Тургенев, Огарев».

«К десятилетнему возрасту из мальчика вышел умелый картежник и меткий стрелок». «На одиннадцатом году Некрасов был отдан отцом в Ярославскую гимназию, где учился плохо и лениво». В семнадцать лет, по словам Чуковского, Некрасов был малоразвитым подростком, имевшим пристрастие к романтической позе и фразе, писавшим фразистые стихи, не имевшие успеха. Но Некрасов умел приспособляться. «Его бойкие и ловкие стишки о взятках деньгах, картах и чинах — обо всем, чем волновалось тогдашнее общество, пришлись по вкусу невзыскательным читателям». Некрасов превратился, по словам Чуковского, в писателя-поденщика, развлекателя публики, угождавшего «казарменно-канцелярской публике». «Все видели в нем бойкого, смышленого юношу, который умело и ловко пробивает себе дорогу». Но Некрасов «тайно терзался страшной тоской». Вообще тоска (или, как тогда говорили, хандра) была характерным свойством Некрасова, «присущим ему с самого детства».

На Некрасова обратил внимание Белинский — и Некрасов, забросив бойкие куплеты, стал писать «об угнетенных и страдающих». «Основной тон большинства его стихотворений — тон унылого, однообразного плача, прерываемого воплями проклятий и жалоб. Ритмы тягучие, с постоянным стремлением к протяжным звукам, протяжным словам. Почти все эти стихи повествовали о страданиях от холода, голода, насилия, болезней, нужды». «К началу пятидесятых годов благосостояние поэта упрочилось», он стал издателем. «У него был великий талант отыскивать и приманивать таланты». К концу 50-х гг. «в русском обществе выдвинулись и заняли передовые позиции «новые люди», разночинцы, плебеи, люто ненавидевшие дворянскую, помещичью Русь. Некрасов, единственный из выдающихся русских поэтов, был тогда выразителем их идеалов и вкусов».

Далее описывается Некрасов во времена реакции конца 60-х-гг. Затем говорится о разночинной молодежи и ее фантастической вере в революционный инстинкт народа. «Эти новые настроения передовой молодежи могуче отразились на некрасовском творчестве. Его отношение к народу становилось с каждых годом все любовнее». «А когда Некрасов заболел, его поклонение народу приняло еще более страстный характер. Можно сказать, что на смертном одре «народ» заменял ему бога. Мучаясь невыносимыми болями, он даже молился народу о своем исцелении».

Все это мог писать только идейный враг Некрасова. Мелкими плевками заслоняет он личность «поэта мести и печали». И как-то особо резко выступает это мелкое злобствование, вплетенное в громкие хвалы Некрасову, рядом с прощальным приветом Чернышевского, присланном из далекой ссылки умирающему поэту (эти слова приводит сам же Чуковский).

«…Скажи ему, — писал Чернышевский Пыпину, — что я горячо люблю его как человека, что я благодарю его за его доброе расположение ко мне, что я целую его, что я убежден: его слава будет бессмертна, что вечна любовь России к нему, гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов. Я рыдаю о нем. Он действительно был человек очень высокого благородства души и человек великого ума. И, как поэт, он, конечно, выше всех русских поэтов».
Ну, ладно. Вернемся к «Крокодилу». После сказанного ясно, почему так режет эта пародия на Некрасова в детской книжке.

Чуковский так увлекся писанием пародии на Некрасова, что забыл, что он пишет для маленьких ребят… Дальше фабула такая: звери под влиянием пожирателя детей, мещанина-крокодила, курившего сигары и гулявшего по Невскому, идут освобождать своих томящихся в клетках братьев-зверей. Все перед ними разбегаются в страхе, но зверей побеждает герой Ваня Васильчиков. Однако звери взяли в заложницы Лялю, и, чтобы освободить ее, Ваня дает свободу зверям:

«Вашему народу
Я даю свободу,
Свободу я даю!»

Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? Какой-то явно имеет. Но он так заботливо замаскирован, что угадать его довольно трудновато. Или это простой набор слов? Однако набор слов не столь уже невинный. Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить Лялю, — это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка. Приучать ребенка болтать всякую чепуху, читать всякий вздор, может быть, и принято в буржуазных семьях, но это ничего общего не имеет с тем воспитанием, которое мы хотим дать нашему подрастающему поколению. Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него.

Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть.

Источники:

https://xexe.club/189280-neizvestnye-fakty-o-krokodile-korneya-chukovskogo.html
https://chukovskiy.lit-info.ru/chukovskiy/about/chajkovskaya-zametki-o-krokodile.htm
https://www.chukfamily.ru/kornei/pro-et-contra/borba-za-skazku/nk-krupskaya-o-krokodile-chukovskogo