Бумажная архитектура. Воздушные замки: самые известные проекты бумажной архитектуры

Воздушные замки: самые известные проекты бумажной архитектуры

Сегодня вы узнаете, что общего у Захи Хадид и архитекторов русского авангарда и как бумажные проекты влияют на современное градостроительство. Дочитайте до конца и пройдите архитектурный тест!

Бумажная архитектура означает проекты, буквально оставшиеся на бумаге. Чаще всего это направление связывают с понятием утопии, того самого “светлого будущего”, которое почти никогда не наступает, а ближайшим аналогом бумажной архитектуры в литературе будет фантастика. Сам термин появился в 1984 году, когда состоялась первая одноимённая выставка в редакции журнала “Юность”. Последняя выставка, посвящённая нереализованным архитектурным проектам, прошла в ГМИИ им. Пушкина в 2015 году. А история невоплощённых архитектурных замыслов началась ещё в XVIII веке.

Римский архитектор Джованни Батисто Пиранези (1720—1778) при жизни построил всего одно здание, церковь мальтийского ордена Санта-Мария дель Приорато в Риме, но оставил после себя множество архитектурных гравюр и набросков. Самой известной работой Пиранези стала серия гравюр “Фантазийные изображения тюрем”. Хотя в XX веке бумажная архитектура и невоплощённые проекты зданий будут ассоциироваться с жанром утопии, работы Пиранези больше напоминают антиутопии, где архитектура неотделима от тоталитарной власти, а в мрачных застенках тюрем пытают государственных преступников.

В XIX веке множество невоплощённых проектов пришлось на театральных художников и архитекторов. В частности, итальянский художник Пьетро ди Гонзага, приглашённый князем Юсуповым в Санкт-Петербург для создания театральных декораций и оформления спектаклей, был автором проектов зданий оперных театров, ни один из которых так и не воплотился в жизнь.

Расцвет бумажной архитектуры приходится на начало XX века и неразрывно связан с феноменом русского авангарда и конструктивизма. “Памятник III Интернационала” Татлина, “Горизонтальный небоскрёб” Лисицкого, “Парабола Ладовского”, ставшая прообразом знаменитого “Генплана 1935 года”, здания Наркомата тяжёлой промышленности и “Аэрофлота” и, наконец, главный невоплощённый проект советской утопии — Дворец Советов, в обсуждении которого участвовали более или менее все знаковые архитекторы эпохи.

Фото: © Wikimedia Commons

Главной задачей новой архитектуры было покончить с архитектурой старой: масштаб против лабиринта кривых переулков старой Москвы, будущее против прошлого, динамика против статики. Татлин в своём проекте 400-метровой башни III Интернационала хотел соединить эстетику и утилитарность, а Лисицкий в 1926 году в статье “Серия небоскрёбов Москвы” писал, что в новой архитектуре горизонтальное (полезное) должно быть отделено от вертикального (необходимого). Горизонтальный небоскрёб Лисицкого должен был состоять из трёх ярусов из стали и стекла, внутри которых находились бы лестничные клетки и лифты, а один ярус целиком уходил под землю и выполнял функции станции метрополитена.

Фото: © Wikimedia Commons

В тридцатые годы помимо Дворца Советов, грозившего стать самым высоким зданием в мире, было предложено ещё несколько проектов “дворцов” нового времени. В 1933 году объявили конкурс на лучший проект Дворца техники, который в итоге выиграли архитекторы Самойлов и Ефимович, чей замысел состоял в том, чтобы создать комплекс научно-технических лабораторий на берегу Москвы-реки как символ технического прогресса. Или здание Наркомата тяжёлой промышленности, которое хотели построить на Красной площади в 30-е годы, но всё застряло на стадии проекта и прекратилось со смертью Орджоникидзе в 1937 году. Подобный размах присутствовал также в плане 1934 года главного здания “Аэрофлота” на площади у Белорусского вокзала, авторства тогдашнего главного архитектора Москвы Д.Н. Чечулина. Замысел так и не был воплощён в жизнь, но его черты частично угадываются в современном здании Дома Правительства.

Фото с сайта livejournal / LOBGOTT

Главная черта всех этих проектов — масштабность была их же главной проблемой. Архитектура наступившего нового времени должна была служить тем же задачам, что и любое другое искусство, — приближать наступление коммунизма и бесклассового общества, быть функциональной и полезной, а не только красивой. Однако все эти проекты были в первую очередь крайне дорогими, так что большинство из них пришлось заморозить и положить “под сукно” с началом Второй мировой войны.

В отличие от архитектуры авангарда советские “бумажники” 80-х годов уже не делали ставку на торжество техники. Их больше интересовали чистые абстракции, скорее живопись и графика, чем архитектура, не претендующая на какое-либо воплощение.

Бумажную архитектуру нельзя отнести ни к футуристическим, ни к ретроградным движениям, не волнует её и настоящее. Её скорее интересует альтернатива настоящему, место фантазии и воображения, существующие вне времени.

Мало кто знает, что самая успешная женщина-архитектор современности и просто суперзвезда архитектуры Заха Хадид большую часть карьеры фактически работала в стол. Первые десять лет Хадид хвалили, она выигрывала архитектурные конкурсы один за другим, но почти ничего не строила, потому что строительство всё время отменяли в последний момент. В числе нереализованных проектов Хадид, оставшихся после её смерти, здание нового аэропорта в Пекине, павильон “Астана-экспо 2017” и центр искусств в Абу-Даби.

Фото: © EMAP PUBLISHING LIMITED

Ещё одним звёздным архитектором, чьи идеи не всегда получается воплотить в жизнь, стал Норман Фостер. В частности, его проекты “Комплекс Югра” и “Хрустальный остров”. Первый, небоскрёб-кристалл высотой 280 метров в Ханты-Мансийске, не был реализован по очевидной причине дороговизны, второй, жилой комплекс площадью 2,5 млн кв. метров в московском районе Нагатино, не удалось построить из-за отказа инвесторов и смены московских властей.

Фото: © Архи.ру

Бумажные архитекторы последнего времени уже не предлагают альтернативы реальности, а всецело заняты созданием фантазийных зданий и ландшафтов. Бумажная архитектура новейшего времени связана с именем Артура Скрижали-Вайса, чьи работы явно наследуют традициям графики Маурица Корнелиса Эшера. Скрижали-Вайс начал рисовать свои фантазийные дома 15 лет назад, работая проектировщиком и уже имея несколько реализованных проектов. Сам он называет жанр, в котором работает, “архитектурной фантастикой” — в нём смешано сразу несколько стилей: от романтического переосмысления классицизма до футуристических городов будущего. Что верно лишь отчасти: на рисунках Скрижали-Вайса можно угадать лишь некоторые элементы стилей прошлого, но сами здания нельзя отнести ни к настоящему, ни к прошлому, ни к будущему. Это именно что выдуманная, “фантазийная” архитектура.

Фото: © tehne.com

При всём внешнем идеализме бумажные проекты оказали огромное влияние на реальную архитектуру: большинство грандиозных замыслов русского авангарда не были воплощены в жизнь, но повлияли на работы многих русских и зарубежных архитекторов. Та же Заха Хадид неоднократно признавалась в любви к архитектуре русского авангарда, а Рем Колхас говорил, что решил стать архитектором, когда впервые увидел знаменитые дома-коммуны конструктивистов.

Фото: © tehne.com

Сегодня жизнь бумажной архитектуры с одной стороны связана с работами выпускников многочисленных архитектурных школ по всему миру (ясно, что все их нельзя воплотить чисто физически и многие так и останутся на бумаге), а с другой — с проектами в том числе и архитекторов с мировым именем, на которые пока не нашлось денег и которые только ожидают своего воплощения в жизнь.

А теперь — тест! Вопрос для всех изображений один: БЫЛ ЛИ РЕАЛИЗОВАН ПРОЕКТ?

Искусство бумажной архитектуры

Как мы понимаем, архитектура – искусство конечное. Поток фантазии, вкладываемый, скажем, в эту же картину может быть остановлен лишь скалами границ самого полотна. Архитектура же ограничена технологически, функционально, материально. Материал становится неким надиром для фантастических завихрений мысли, поэтому и появляется то, что мы называем «бумажной архитектурой». Она не привязана к материалу, лишь к бумажному настилу, карандашу и фантазии.

Сейчас проекты того же Булле вполне подлежат реализации. Технологический прогресс позволяет. Но почему мы до сих пор помним о том, что так и не реализовалось, о полной противоположности архитектуре, ведь в данном случае здания, как такового, и нет вовсе? Это вошло в культурную память как минимум в роли художественного произведения. Большинство построек бумажной архитектуры затрагивают совершенно иные эстетические волоски души. Смотря на кенотаф Ньютону, ты видишь не ту постройку, что можно где-нибудь отыскать, ты видишь монументальность, гигантоманию иных масштабов, из-за чего «проект» воспринимается совершенно иначе – он становиться картиной. Это архитектурный романтизм, может даже идеализм, ведь ни для кого не секрет, что бумага способна на большее.

Сказать, что подобное течение появилось в определённый момент и с тех пор ведёт свой отсчёт досконально нельзя. Экспериментаторство в проектировании и чертежах можно увидеть ещё во времена Возрождения, когда архитектурный вопрос стоял остро как никогда ранее. Переломные, эпохальные моменты в истории можно связать с исканиями в различных отраслях культуры, включая и архитектуру.

В XVIII веке представителем архитектурного утопизма в Италии являлся Джованни Баттиста Пиранези. Пиранези необычный архитектор, хотя бы потому, что его наследие, в основном, составляет та самая бумажная архитектура. Во Франции – Клод Никола Леду, Этеьн-Луи Булле и другие.

1.Кенотаф Ньютону

Этьен-Луи Булле – французский архитектор неоклассицист, известный не только благодаря проектам Hôtel Alexandre и Hôtel de Brunoy (из тех, что остались в сохранности), но и своим архитектурным фантазиям, о реализации которых он даже не помышлял.

Проект был создан в 1784-ом. году. Представляет собой гигантскую постройку сферической формы. Нет никаких украшений, лишь густовысаженные деревья (судя по всему кипарисы), выглядящие ничтожно по сравнению с гигантом пузыря, возвышающегося над ними. Шар находится в некой ложбине-держатели, будто восседает в лузе. Вокруг его опоясывает кольца ярусов, покрытые растительностью. Внутри шар имеет выбоинки через которые должно просачиваться дневное зарево и имитировать свет звёзд. Ночью же должен разводиться огонь – имитация Солнца.

С кенотафом связан ещё один термин – «говорящая архитектура» – архитектура, выражающая сама себя, грубо говоря, функциональная, но в более широком смысле. Кенотаф как бы подмечает то, кто в нём лежит. Шар как символ Земли, Вселенной.

2.Дома Леду

Проект “идеального города Шо”

Клод-Никола Леду – французский «проклятый архитектор» – большинство проектов было разрушено – XVIII века. Наравне с Булле выступает авангардом «бумажников».

Может это немного не честно ставить под одним номером несколько построек, но в данном случае одна служит дополнением к другой.

Возможно, прозвучит немного странно, но в этих проектах выражается, за несколько веков до самого явного выражения, дух сюрреализма. Конечно, если быть честным и внимательным к культуре в целом, то станет ясно, что сюрреалистичное всегда было, но выражалось в иных конструкциях.

Так вот, дома Леду – идеальные представители бумажной и говорящей архитектуры. Например, проект публичного дома, выполненного в форме фаллоса или дом хранителя источника из которого потоком бьёт этот самый источник. Да, подобные дома сейчас можно построить, это даже не так сложно, как может показаться. Дом форме сапога или сферы строятся, как дань уважения или просто зодческий эксперимент.

На небезызвестного Ле Корбюзье оказало влияние подобного рода романтическая фантазия.

3.Фантасмагории Жан Жака Лекю

Ещё один французский архитектор, поднимающий градус абсурдности чуточку выше. Если предыдущие вырисовывали архитектурные замки как художники классики, то Лекю выступает как некий шаман карикатурист от архитектуры. Это не означает, что он хуже, но если Леду был протосюрреалистом, то Лекю сюрреалист полноценный, в кавычках конечно.

В его проекте охотничьих угодий явно слышны вздохи «говорящей архитектуры». Головы животных, приподнимающиеся на столбах, выглядит немного пугающе и походит больше на мистериальное место, ежели на охотничий уголок. Но если отбросить субъективность, то внешнее совершенно точно совпадает со внутренним.

Ещё более необычная работа, это здание выполненное в форме слона. «Барочный слон» (кто бы мог подумать, что подобное может быть написано не в фантастическом произведении) с винтовой лестницей, находящейся в трубе, выходящий из его живота, с пышным внутренним убранством комнат, фонтаном, струящимся из хобота и башней, колоколом расположившейся на спине слона.

4.Институт библиотековедения имени Ленина

Иван Ильич Леонидов – советский архитектор-авангардист. Естественно с его именем будет связаны термины «визионерство», «утопия» и «бумажная архитектура». Правда, дипломный проект «Институт библиотековедения имени Ленина» всё же предполагал реализации, если не в тот момент, то позже. Это был 1927-ой. так что о подобной конструкции никто не задумывался. Иван Леонидов за «институт» получил место аспиранта в ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские).

Представляет собой институт достаточно необычный конструкт: огромный стеклянный шар, находящийся над землёй (на диске здания), выступающий аудиторией на 4000 человек, укреплённый тросами и шарнирами. Чуть дальше расположились комплексы книгохранилища, лабораторий, кабинетов. Внутри шар имеет разграничительные перегородки, позволяющие определять место необходимое под аудиторию. И это ещё не всё, также шар, при помощи стальных штор купола, должен выступать как планетарий.

Это действительно масштабное сооружение, которое, увы, так и не было реализовано. Увы, потому что хотелось бы увидеть это техническое чудо как полноценное, функционирующее здание.

5.План Вуазен

Идея, которая попросту не могла быть реализована и не потому, что технологически невыполнима, а потому что граничит с художественным безумием. Постройка нового делового центра в Париже, для которого необходимо снести 240Га старого Парижа. Эта идея пришла к выдающемуся архитектору прошлого века – Шарль-Эдуа́р Жаннере́-Гри или Ле Корбюзье. 

«План Вуазен» (1925 год) чем-то похож на «проект города Шо» Леду, по сути «план идеального индустриального города до наступления индустриализации». Суть «Вуазена» заключалась в постройке 18 пятидесятиэтажных небоскрёба. Казалось бы, зачем тогда сносить так много пространства, ведь это же вертикальные сооружения? Чтобы освободить пространство для стелящихся подле небоскрёбов обслуживающих построек, кафе, парков, магистралей. Вероятно, эта идея подтолкнула писателя Джеймса Балларда на написание романа «Высотка». В одноимённом фильме это видно лучше, так как сама архитектура и стиль явно отсылают нас к Корбюзье.

Даже не следует задавать вопрос: «почему проект остался на бумаге». Это до боли очевидно. Такого радикального, ужасно смелого и визионерского проекта попросту никто не ожидал. Сейчас он не кажется уж очень «диким», такое практикуется, не в центре города, но постройка многофункциональных комплексов обыкновенное дело современности.

Вообще, «бумажная архитектура» – очень размытое понятие. Любой проект родился на бумаге и выглядел точно также как те, что мы рассмотрел сегодня. Для кого-то идея зданий вроде существующих сегодня – например, австралийским коренным жителям – покажутся чем-то невозможным, точно такими же, как «бумажные». Точно так же как и нам, могут казаться постройки ацтеков или египтян фантастическими. Для кого-то описанные здесь проекты могут показаться глупыми, а для кого-то даже неудивительными, а совершенно заурядными штудиями скучающих архитекторов. Но они демонстрируют иные грани архитектурного искусства, ведь для многих архитектура не что иное, как здание его окружающее, что оно сугубо утилитарно и вообще «искусство должно быть в музее». Проще говоря, это позволяет напомнить, что архитектурное искусство ничем не меньше искусство, чем любое другое.

Бумажная архитектура

У российского архитектора и художника Юрия Аввакумова выходит книга «Бумажная архитектура. Антология». В ней собрано множество чертежей самых известных построек, а также проекты городов и домов. Мы публикуем некоторые главы

3 апреля 2019 10:30

Фантазия

Кому-то может показаться странным, что под многими листами из собрания бумажной архитектуры стоят подписи нескольких авторов. Но если помнить, что бумажная архитектура — это, во-первых, проекты, а проектное дело творится в коллективах, то понятно, что бумажники имитировали частные архитектурные бюро, отсутствовавшие в советской действительности. Во-вторых, это архитектура кухонная, ведь большинство конкурсных проектов создавалось не в мастерских (мало у кого они были), не на работе (не было принято), а по домам, где в те годы действовала интеллигентская привычка кухонных разговоров. А для разговоров нужна компания. Отсюда Бродский — Уткин, Буш — Хомяков — Подъяпольский, Кузембаев — Иванов… Там, где автор один — Мизин, Зосимов, Морозов — чаще нужно искать не проект, а фантазию.

Архитектурная фантазия, или иначе capriccio была изобретена в XVIII веке, естественно, в Италии, где мода на античные руины создавалась великими художниками, преимущественно в живописи и декорации, будучи жанром не проектным, а изобразительным. У Джованни Пиранези в «Фантастических изображениях тюрем» больше пугающего настроения, чем пыточной инженерии; у Якова Чернихова в «101 архитектурной фантазии» больше иллюстративного из занимательной геометрии, чем технического изобретенного.

Фантазия или, иначе, деятельность воображения – запрещенная активность в романе-антиутопии Евгения Замятина Мы. В тоталитарном обществе люди лишены воображения от рождения, а те немногие в которых этот атавизм пробуждается, лишаются способности к воображению принудительно. Фантазия в романе – это болезнь, от нее лечат облучением. Носители фантазии по Замятину «безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики» – все нуждаются в изолировании от здорового общества.

Фото предоставлено Юрием Аввакумовым

Башня

Как известно, в реальности все времена присутствуют вечно, а прошлое, настоящее и будущее живут как страницы книги под одной обложкой. Люди привыкли читать книгу с первой страницы до последней, но на самом деле это вовсе не обязательно. Некоторые художники способны открывать книгу в любом месте, как на прочитанной странице, так и на недочитанной. Вавилонская башня в картине Питера Брейгеля представлена и как проект человека — построить башню до небес, и как проект бога — остановить богохульное строительство, строители и монтируют и демонтируют построенное в одно и то же время. Все на этой стройке заняты, но чем — везут на стройплощадку камень или воруют, как в Колизее на частные нужды, должна ли стройка завершиться первозданной пустыней или, преодолев коммуникативный хаос, достичь неба, нам, зрителям неведомо. В офорте Бродского — Уткина Стеклянная башня, башня была достроена и рассыпалась на осколки уже потом. Но по тому, как она рухнула — не вертикально, отпечатавшись на земле своим планом, а по направлению на северо-восток, распластавшись по равнине фасадом, можно предположить как то, что разрушительное воздействие было мгновенным и суровым, так и то, что прозрачная башня все еще невредимо стоит, а видим мы в лучах заходящего солнца ее длинную тень. Нет, не может такого быть — смотрите, гораздо более материальные тени от лежащего рядом города тянутся строго на юг — не могут над Землей стоять два солнца. И не может солнце, вопреки законам природы светить с севера, значит этот город — либо мираж, либо из-за пределов графической рамы только что пролился небесный огонь, и через секунду следом за тенями полетят и город и его жители. Если, конечно, дело не происходит в южном полушарии. Там другие законы.

Фото предоставлено Юрием Аввакумовым

Китайский шар

Для декабрьского номера «Декоративного искусства» 1987 года группу бумажных архитекторов попросили написать свои творческие манифесты. В манифесте Буша — Хомякова — Подъяпольского творческий метод был описан как китайский шар — «это образец пространственного и декоративного единства и эмоциональной гармонии». И дальше: «То, на что провоцирует изучение и постижение Шара, — бесконечное очищение, освобождение от лишнего, стремление к пространственной логике и главное — к простоте». Их проект «Куб бесконечности», внутри которого в зеркальных витражах бесконечно размножалась крестообразная конструкция, полностью заполняя собой куб, казалось, этот манифест иллюстрирует. Как мог бы его иллюстрировать проект Владимира Тюрина «Интеллектуальный рынок», представляющий собой губку Менгера, геометрический фрактал или «систему сквозных форм, не имеющих площади, но с бесконечными связями, каждый элемент которой заменяется себе подобным». Или проект Сергея и Веры Чукловых «Пространство цивилизации XXI века» с заворачивающимися в спираль концентрическими квадратами: «Все глубже проникая в природу, мы оставляем за собой геометрический пейзаж. XXI век: от камня, брошенного в воду, идут квадраты». Во всех примерах божественная геометрия порядка противостоит хаосу людской суеты и из окружающего хаоса вырастает, как утопия вырастает из дистопии.

Фото предоставлено Юрием Аввакумовым

Архитектура — это китайский шар. Она как матрешка, состоит из последовательности подобных оболочек; она как каббалическая сфера, внутрь которой Всевышний спустил тонкую линию света; и она остается архитектурой, изображаем ли мы ее кукольным домом или вселенским храмом, макетом или постройкой.

Вся вселенная — это китайский шар. Материя, как теперь доказано, однородна и изотропна, то есть у нее нет осей вращения, иерархии, в пространстве она распределена равномерно, не зависит от места наблюдения, а значит, и архитектура вселенной по большому счету однородна, и китайский шар, если вообразить его бесконечно большим, это положение иллюстрирует. Если архитектура вселенной изотропна, то почему не быть изотропной архитектуре человека? Даже если она в своих конкретных проявлениях пребывает в формах иерархичных, симметричных, недемократичных, если зависит от точки зрения наблюдателя и зависима от времени обозрения, по большому счету, где-то там далеко архитектура стремится к чистоте и простоте.

Фото предоставлено Юрием Аввакумовым

«Меньше — значит больше» — эту фразу-заповедь с 1947 года приписывают Людвигу Мис ван дер Роэ. «Меньше — больше» определяет философию минимализма в искусстве и архитектуре как достижение большего эффекта наименьшими средствами. Встречалась фраза и у Бакминстера Фуллера в определении его термина «эфемерализация» как способность технического прогресса создавать «все больше и больше с меньшим и меньшим усилием до тех пор, пока в конечном итоге вы не сможете делать все из ничего». В английском языке выражение «меньше — больше» впервые прозвучало в поэме Роберта Браунинга «Безупречный живописец» в 1855 году. Поэтическое опередило проектное на сто лет. Справедливости ради — еще до Браунинга «меньше — больше» или Und minder ist oft mehr… было сказано немецким поэтом эпохи рококо Христофом Мартином Виландом в 1774 году, так что не вполне ясно, из какого языка Мис ван дер Роэ заимствовал знаменитый афоризм — из родного немецкого или международного английского. Сам Мис вспоминал (по-английски), что впервые услышал эту фразу от Петера Беренса (то есть по-немецки), когда работал у него в мастерской в конце 1900-х годов, но у Беренса она относилась лишь к числу ненужных эскизов, выполненных молодым энергичным подмастерьем.

В дипломной мастерской на Трубной в самый расцвет постмодернизма у меня появился лозунг: «Город — это когда много!» В отсек заглянул заведующий кафедрой градостроительства Николай Николаевич Уллас, прочитал лозунг, сказал как отрезал: «Город — это когда мало!», подумал и резюмировал: «Город — это когда в самый раз!»

О нас

Когда мы поступали в архитектурный институт в 1970-е, то не думали, что станем последним поколением советских архитекторов — как известно, в 1991 году Советский Союз распался. Когда мы учились изображать новую архитектуру карандашом, тушью, пером, красками, то не представляли, что станем последними, кому это рукодельное умение было передано — сейчас архитектуру изображают при помощи компьютерных программ. Когда мы начинали участвовать в конкурсах архитектурных идей и получать международные премии в 1980-е, то не предполагали, что эти работы окажутся в коллекциях Русского музея, Третьяковской галереи или Центра Помпиду. Все это говорит о том, что архитекторы — неважные провидцы. Но будущее есть в проектах, которые здесь представлены. Будущее, в котором мы живем или могли бы жить. Будущее, воображенное графическими средствами прошлого. Частная утопия в тотальной дистопии.

Фото предоставлено Юрием Аввакумовым

О себе

Я не придумывал бумажной архитектуры — она существует с тех пор, как архитектурные проекты стали изображать на бумаге. Это выражение использовали во Франции и Италии во времена Пиранези, Леду и Булле, оно ходило и в России в 1920–1930-е годы, им пользовались, когда я учился в институте. Все это, разумеется, разные «архитектуры». Моя заслуга, может быть, в том, что, апроприировав название, я приложил его к конкретному явлению, появившемуся тогда в советской архитектуре. Так получилось, что я был для многих пропагандистом и организатором участия в международных конкурсах архитектурных идей, а потом участия в выставках, отечественных и международных. Сами проекты и премии — заслуга большой группы, или как стали говорить, «группировки» молодых архитекторов одного поколения, которому я принадлежу.

Собрание архитектурных проектов и фантазий в этом издании не претендует на исключительную полноту и методологическую чистоту — во многом оно характеризует вкусы своего собирателя, и потому названо антологией, или «собранием цветов, цветником» по-гречески, а не хрестоматией. Это не учебное пособие.

Источники:

https://life.ru/p/879275
https://royaldesign.ua/ru/iskusstvo-bumajnoy-arhitekturyi.bXvB6/
https://snob.ru/entry/174903/