Гофмана какой он был по жизни. О «Житейских воззрениях кота Мурра»

зарубежная литература, Гофман. эстетический идеал Гофмана и его воплощение в “Житейских воззрениях кота Мурра”

Здесь легко и интересно общаться. Присоединяйся!

Великий дирижер, блестящий интерпретатор опер Моцарта и Глюка, незаурядный пианист и талантливый композитор, автор двух симфоний, трех опер и целого ряда камерных сочинений, создатель первой романтической оперы “Ундина” которая в 1816 году с успехом шла на сцене королевского театра в Берлине, Гофман в 1804-10805 годах работал руководителем Филармонического общества в Варшаве, а позже – музыкальным директором городского театра в Бамберге (1808-1812 гг.) . Здесь-то, вынужденный одно время ради заработка давать еще уроки музыки и аккомпанировать на домашних вечерах в семьях состоятельных горожан, и прошел Гофман через все те музыкальные страдания, о которых говорится в первом очерке “Крейслерианы”, страдания подлинного, большого художника в обществе “просвещенных” бюргеров, которые видят в занятиях музыкой лишь поверхностную дань моде.

Бамбергские впечатления дали богатый материал для литературного творчества – именно к этому времени (1818-1812 гг. ) относятся первые произведения Гофмана. Очерк, открывающий “Крейслериану” – “Музыкальные страдания капельмейстера Крейслера”, можно считать дебютом Гофмана в области художественной литературы. Он был написан по предложению Рохлица, редактора лейпцигской “Всеобщей музыкальной газеты”, где еще раньше печатались музыкальные рецензии Гофмана, и опубликован в этой газете 26 сентября 1810 года вместе с новеллой “Кавалер Глюк”. Четыре из шести очерков первой серии “Крейслерианы” и шесть очерков из второй были впервые напечатаны на страницах газет и журналов, и, только готовя к печати сборник “Фантазии в стиле Калло”, Гофман, несколько переработав, объединил их в цикл.

С “Крейслерианой” в литературу вошел образ капельмейстера Иоганнеса Крейслера – центральная фигура среди созданных Гофманом художников-энтузиастов, которым нет места в затхлой атмосфере немецкой филистерской действительности, образ, который Гофман пронес до конца творчества, чтобы сделать его главным героем своего последнего романа “Житейские воззрения кота Мурра”.

“Крейслериана” – произведение своеобразное по жанру и истории создания. Она включает романтические новеллы (“Музыкальные страдания капельмейстера Крейслера”, “Ombra adorata”, “Музыкально- поэтический клуб Крейслера”), сатирические очерки (“Мысли о высоком значении музыки”, “Сведения об одном образованном молодом человеке”, “Совершенный машинист”, музыкально-критические и музыкально-эстетические заметки (“Инструментальная музыка Бетховена”, “Об изречении Саккини”, “Крайне бессвязные мысли” – это и большой ряд свободный вариаций, объединенных одной темой – художник и общество, – центральной темой всего творчества Гофмана.

Ионкис Г.: Загадочный и многоликий Гофман

Грете Ионкис

Загадочный и многоликий Гофман

Partner-Nord №53 7/2007

С приближением Нового года в театрах и по телевидению часто показывают балет «Щелкунчик». Музыка Чайковского у всех на слуху, но лишь единицы знают, что балет написан по сказке Гофмана «Щелкунчик и мышиный король». Как истинный романтик, Гофман отдал дань сказке, но это лишь одна из его ипостасей.

Великий совместитель

Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776-1822) сыграл в своей недолгой жизни множество ролей: он был прилежным, здравомыслящим и неподкупным судьей (в 1795 году он окончил юридический факультет в своем родном Кенигсберге), был одаренным рисовальщиком (карикатуры, декорации), дирижером и композитором (автор первой романтической оперы «Ундина»). Он известен как музыкальный критик, раньше других и в полной мере оценивший «могучий дух Бетховена» и Моцарта, «вводящего нас в глубины царства духов». Именно в честь Моцарта Гофман добавил к своему имени еще одно – Амадей. У Эрнста Теодора был певческий дар, ему довелось руководить школой пения. Но главным его инструментом оказалось слово.

«По будням я юрист и разве только чуточку музыкант, днем в воскресенье я рисую, а вечерами до поздней ночи я – весьма остроумный сочинитель», – писал двадцатилетний Гофман другу юности. Почти всю жизнь он – великий совместитель.

Страницы биографии

Удары судьбы сопровождали Гофмана от рождения до смерти. Родители быстро разошлись, и с 4-х лет вплоть до университета он жил в доме дяди, успешного чиновника, человека глупого, чванливого и педантичного. Сирота при живых родителях! Мальчик рос замкнутым, чему способствовал его малый рост и облик уродца. При внешней расхлябанности и шутовстве натура его была уязвима до чрезвычайности. Природа наделила его острейшим умом и наблюдательностью. Душа ребенка, подростка, тщетно жаждавшая любви и ласки, не ожесточилась, но, израненная, страдала. Показательно признание: «Юность моя подобна иссушенной пустыне, без цветов и тени».

Университетские занятия он рассматривал как досадную повинность, ибо по-настоящему любил только музыку. Чиновничья служба в Глогау, Берлине, Познани и особенно в захолустном Плоцке тяготила. В Берлине была предпринята попытка прорваться на сцену с зингшпилем «Маска», не получилось. Но все же в Познани счастье улыбнулось: обвенчался с очаровательной полькой Михалиной. Мишка, хоть и чуждая его творческим исканиям и духовным запросам, станет его верным другом и опорой до конца. Влюбляться он будет не раз, но всегда без взаимности. Муки неразделенной любви запечатлеет он во многих произведениях.

В 28 лет Гофман – правительственный чиновник в занятой пруссаками Варшаве. Здесь раскрылись и композиторские способности, и певческий дар, и талант дирижера. С успехом поставлены два его зингшпиля. «Музы все еще ведут меня по жизни как святые заступницы и покровительницы; им предаюсь целиком», – пишет он другу. Но и службой Эрнст Теодор не пренебрегает.

Вторжение Наполеона в Пруссию, хаос и нескладица военных лет положили конец недолгому благополучию. Началась скитальческая, материально неустроенная, порой голодная жизнь: Бамберг, Лейпциг, Дрезден. Умерла двухлетняя дочь, тяжко занемогла жена, сам Гофман заболел нервной горячкой. Он брался за любую работу: домашний учитель музыки и пения, торговец нотами, капельмейстер, художник-декоратор, директор театра, рецензент «Всеобщей музыкальной газеты». А в глазах обывателей-филистеров этот маленький, невзрачный, нищий и бесправный человечек – попрошайка у дверей бюргерских салонов. Между тем в Бамберге он стал вполне человеком театра, предвосхитив принципы и Станиславского, и Мейерхольда. Здесь он сложился как универсальный художник, о котором мечтали романтики-йенцы.

В Дрездене после написания сказки «Золотой горшок» определились литературные планы Гофмана. Реализовались они уже в Берлине, где он с помощью друга получил осенью 1814 года место в уголовном суде. Впервые за многие годы скитаний у него появилась надежда обрести постоянное пристанище. В Берлине Гофмана оказался в центре литературной жизни. Здесь завязались знакомства с Людвигом Тиком, Адeльбертом фон Шамиссо, К. Брентано, Фуке де ла Мотт, автором повести «Ундина», художником Филиппом Фейтом (сыном Доротеи Мендельсон). Раз в неделю друзья собирались в кофейне на Унтер-ден-Линден (Serapionsabende), здесь Гофман читал им свои новейшие произведения. Они образуют сборники «Фантастические рассказы в манере Калло» (1814-15), «Ночные рассказы» (1817), четырехтомник новелл «Серапионовы братья» (1819-20) – своеобразный романтический «Декамерон». Помимо этого Гофман написал ряд больших повестей и два романа – так называемый «черный», или готический роман «Эликсиры сатаны» (1815-16) о монахе Медарде, в котором сидят два существа, одно из них – злой гений, и незавершенные «Житейские воззрения кота Мурра» (1820-22).

Занятия музыкой отошли в Берлине на второй план, хотя именно здесь он увидел на сцене в 1816 г. свою «Ундину». Свое музыкальное призвание он как бы передает любимому персонажу Иоганну Крейслеру, который из произведения в произведение несет с собой высокую музыкальную тему. Гофман был энтузиастом музыки, называя ее «санскритом природы», подразумевая под стихией музыки слитность и целостность мировой жизни.

Будучи в высшей степени Homo Ludens (человеком играющим), Гофман по-шекспировски воспринимал весь мир как театр. Его близким другом был знаменитый актер Людвиг Девриент, с которым он встречался в кабачке Люттера и Вегнера. Они проводили бурные вечера, предаваясь как возлияниям, так и вдохновенным юмористическим импровизациям. Эти посиделки закрепили за ним славу полубезумного алкоголика. Увы, он и в самом деле под конец стал пьяницей и держался эксцентрично и манерно, но чем дальше, тем яснее становилось, что в июне 1822 года в Берлине от сухотки спинного мозга в муках и безденежьe скончался величайший маг и чародей немецкой литературы.

Особенности творческой манеры

В отличие от большинства романтиков, которые отдалялись от действительности и уносились в сферу утопической мечты, Гофман, подобно любимому им Клейсту, писал о трагическом единоборстве мечты и действительности. Известно, что он поделил все человечество на «истинных музыкантов» и «просто хороших людей». Эпитет «хороший» звучит иронически. Это люди обычные, будничные, это обыватели, живущие лишь прозаическими интересами, бережливые и скупые на чувство, люди «брюха», а не духа. Они не понимают истинных музыкантов, людей, беззаветно преданных искусству, смеются над ними. Их противостояние составляет основу многих его произведений.

По мысли Гофмана, не только общество поделено на две части, каждый человек, его сознание раздвоено, разорвано. Личность утрачивает свою определенность, цельность, отсюда мотив двойничества и безумия, столь характерный для Гофмана. Мир неустойчив, и человеческая личность распадается. Борьба между отчаянием и надеждой, между мраком и светом ведется почти во всех его произведениях. Не дать темным силам места в своей душе – вот что волнует писателя.

При внимательном чтении даже в самых фантастических вещах Гофмана, таких, как «Золотой горшок», «Песочный человек», можно обнаружить весьма глубокие наблюдения над реальной жизнью. Он сам признался: «Во мне слишком сильно чувство реальности». В его произведениях полным-полно всяческих духов и призраков, происходят вещи невероятные: кот сочиняет стихи, министр тонет в ночном горшке, у дрезденского архивариуса брат – дракон, а дочери – змейки и прочее и прочее, тем не менее он писал о современности, о последствиях революции, об эпохе наполеоновских смут, которые многое перевернули в сонном укладе трехсот немецких государств-княжеств.

Он заметил, что жизнь механизируется, вещи, автоматы и бездушные куклы берут верх над человеком, индивидуальное тонет в стандартном. Гофман задумывался над таинственным феноменом претворения всех ценностей в меновую стоимость, прозревал новую силу денег. Что позволяет ничтожному Цахесу превратиться в могущественного министра Циннобера? Три золотых волоска, которыми наделила его сострадательная фея, имеют чудодейственную силу. Это отнюдь еще не бальзаковское понимание беспощадных законов нового времени. Бальзак был доктором социальных наук, а Гофман – провидец, которому фантастика помогала обнажать прозу жизни и строить гениальные догадки о будущем. Показательно, что сказки, где он давал волю безудержной фантазии, имеют подзаголовки – «Сказки из новых времен». Он не просто судил современную действительность как бездуховное царство «прозы», он сделал ее предметом изображения.

Выражая не столько гармонию мира, сколько жизненный диссонанс, Гофман передавал его с помощью романтической иронии и гротеска.

«Крошка Цахес, по прозванию Циннобер» (1819) –

одно из самых гротескных произведений Гофмана. Сюжет сказки довольно прост. Благодаря трем чудесным золотым волоскам уродец Цахес, сын несчастной крестьянки, оказывается в глазах окружающих мудрее, красивее, достойней всех. Он с молниеносной быстротой становится первым министром, получает руку прекрасной Кандиды, пока волшебник не разоблачает мерзкого уродца.

«Безумная сказка», «самая юмористическая из всех написанных мною», – так говорил о ней автор. Такова его манера – облекать в покровы юмора серьезнейшие вещи. Речь ведь идет об ослепленном, оглупленном обществе, принимающем «сосульку, тряпку за важного человека» и творящем из него кумира. Гофман создает великолепную сатиру на «просвещенную деспотию» князя Пафнутия. «Это не только чисто романтическая притча об извечной филистерской враждебности поэзии («Всех фей гнать!»), но и сатирическая квинтэссенция немецкого убожества с его претензиями на великодержавность и неискоренимыми мелкопоместными замашками, с его полицейским просвещением, с раболепием и подавленностью подданных» (А. Карельский).

Сказка заканчивается хэппи-эндом. С помощью театральных эффектов, подобных фейерверку, Гофман позволяет «одаренному внутренней музыкой» студенту Бальтазару, влюбленному в Кандиду, победить Цахеса. Спаситель-волшебник, который научил Бальтазара вырвать три золотых волоска у Цахеса, после чего у всех спала пелена с глаз, делает молодоженам свадебный подарок. Это домик с участком, где произрастает отменная капуста, в кухне «горшки никогда не перекипают», в столовой не бьется фарфор, в гостиной не пачкаются ковры, иначе говоря, здесь царит вполне мещанский уют. Так вступает в права романтическая ирония. С ней мы встречались в сказке «Золотой горшок», где золотой горшок получали под занавес влюбленные. Этот знаковый сосуд-символ пришел на смену голубому цветку Новалиса, в свете этого сравнения беспощадность иронии Гофмана становилась еще очевиднее.

Известный художник Михаил Шемякин обе вышеназванные сказки решил превратить в мультфильм, он работает над проектом уже 5 лет. Узнав о том, что один из московских театров готовит к постановке «Крошку Цахеса», давайте порадуемся за Гофмана, написавшего свою сказку на века и не только для немцев.

О «Житейских воззрениях кота Мурра»

В этой книге сплелись все темы и особенности манеры Гофмана, но это и новаторское произведение. Здесь трагедия соединилась с гротеском, хотя они обратны друг другу. Сама композиция тому способствовала: биографические записки ученого кота прослаиваются страницами из дневника гениального композитора Иоганна Крейслера, которые Мурр использовал вместо промокашек. Так и напечатал рукопись незадачливый издатель, помечая «вкрапления» Крейслера как макулатурные листы. Кому нужны страдания и печали любимца Гофмана, его alter ego? На что они годятся? Разве что на просушку графоманских упражнений ученого кота!

Перед нами не просто двухярусная книга: «Крейслериана» и животный эпос «Мурриана».

Новое здесь – линия Мурра. Мурр не просто филистер. Он пытается предстать энтузиастом, мечтателем. Романтический гений в образе кота – смешная идея. Писатель создал грандиозную пародию на само романтическое мировоззрение, зафиксировав симптомы кризиса романтизма.

«Что за истинно зрелый юмор, какая сила действительности, какая злость, какие типы и портреты и рядом – какая жажда красоты, какой светлый идеал!» Достоевский так оценил «Кота Мурра», но это достойная оценка творчества Гофмана в целом.

Прекрасным памятником гению-чудаку мог бы стать фильм Андрея Тарковского, который он намеревался снять после «Жертвоприношения». Не успел. Остался лишь его дивный сценарий – «Гофманиада».

Гофмана какой он был по жизни. О «Житейских воззрениях кота Мурра»

Новеллы Э. Т. А. Гофмана в сегодняшнем мире

Эрнст Теодор Амадей Гофман органически вошел в нашу отечественную культуру и занял в ней свое особое, неповторимое место. Первый русский перевод его произведения («Девица Скудери», 1822) вышел в самый год смерти писателя, и с тех пор интерес к нему не ослабевал. В 30—40-е годы XIX века было переведено большинство его новелл и сказок, вызвавших широкий отклик в литературной критике. Причиной массового успеха Гофмана была не только жанровая природа его творчества, доступная даже неискушенному читательскому восприятию. В произведениях немецкого писателя было много такого, что находило отзвук в русском общественном и нравственном сознании той поры. Маленький человек, неспособный вписаться в бюрократически регламентированный уклад жизни и приспособиться к нему, трагическое противостояние гениального одиночки и обывательской среды, гротескно-фантастический образ окружающего мира, в особенности города, — все это было близко русской литературе тех лет.

Интерес вызывала и личность Гофмана, его трагическая судьба. Молодой Герцен посвятил ему свою первую статью — очерк жизни и творчества (опубликована в 1836 году в «Московском телеграфе» под псевдонимом Искандер). Написанная в эмоциональном, восторженном тоне, она живо передает атмосферу увлечения Гофманом в те годы и вместе с тем отличается глубоким и тонким проникновением в дух его творчества.

Воздействие Гофмана на русскую культуру шло не только вширь — к читающей публике, но и вглубь: его испытали многие русские писатели XIX века. Известно, что в библиотеке Пушкина имелось собрание сочинений Гофмана во французском переводе (по странной иронии судьбы успех немецкого писателя во Франции и России намного превосходил его признание на родине). Однако в этом случае можно скорее говорить о полемической трактовке гофмановских мотивов (в «Гробовщике» и «Пиковой даме»): мировосприятие и художественная система Гофмана были чужды самому духу пушкинского творчества. Но уже следующее поколение бесспорно испытало на себе обаяние автора «Фантазий в манере Калло» и «Ночных рассказов». Явные симптомы этого мы видим в неоконченной повести Лермонтова «Штосс», в «Пестрых сказках» В. Ф. Одоевского. Наиболее глубоким оказалось воздействие Гофмана на «Петербургские повести» Гоголя («Нос», «Портрет», «Записки сумасшедшего»). Не миновал его и Достоевский (особенно очевидно — в повести «Двойник»), и А. К. Толстой (рассказ «Упырь», поэма «Дон-Жуан»).

С появлением балета П. И. Чайковского «Щелкунчик» (1892) Гофман вошел и в музыкальную культуру России.

Первые десятилетия нашего века ознаменовались новым всплеском увлечения Гофманом, носившего на этот раз универсальный характер.

К его произведениям обращаются поэты «серебряного века», художники из круга «Мира искусства», литературные и театральные критики, режиссеры. Вс. Мейерхольд берет имя гофмановского доктора Дапертутто как псевдоним для своего журнала «Любовь к трем апельсинам» (1914–1916), и под этим именем он входит в «Поэму без героя» Анны Ахматовой, запечатлевшую культурную панораму эпохи. Сама Ахматова, далекая по всему духу своего творчества от немецкой литературы, не раз упоминает имя Гофмана как знак художественных вкусов своего поколения («Совсем не тот таинственный художник, // Избороздивший Гофмановы сны…», «Пусть Гофман со мною // Дойдет до угла…», «петербургская гофманиана»). Новый перевод сказки-каприччио «Принцесса Брамбилла», когда-то вызвавшей недоумение у критики, оживленно и восторженно обсуждается в прессе. Появляются многочисленные статьи и книги о Гофмане.

Увлечение это продолжалось и в послереволюционные годы. В 1920 году подлинным событием театральной жизни стала постановка «Принцессы Брамбиллы» в Камерном театре А. Я. Таировым. В 1921 году в Петрограде возникло содружество молодых писателей, назвавшихся «Серапионовыми братьями». Они собирались в Доме искусств на Мойке, обсуждали свои произведения, горячо спорили о путях развития новой литературы. В эту группу входили Мих. Зощенко, Мих. Слонимский, Н. Никитин, Л. Лунц, Е. Полонская, И. Груздев, В. Каверин. Позднее к ним присоединились К. Федин и Вс. Иванов. «Серапионовы братья» действительно преклонялись перед Гофманом и считали его своим учителем и «патроном», но само обращение к его традициям было принципиально свободным и независимым.

Четверть века спустя, в августе 1946 года, когда пути и литературные судьбы бывших «серапионов» уже давно и далеко разошлись, об их былом содружестве напомнил в своем докладе А. А. Жданов. Вслед за Ахматовой и Зощенко — одним из «серапионов» — он подверг жестокому шельмованию и всю группу, и ее «идейного вдохновителя» Гофмана. Последствия не заставили себя ждать: имя Гофмана стало полузапретным, оно фигурировало — с соответствующими уничтожающими оценками и ярлыками — только в учебниках, откуда его нельзя было совсем изгнать. Произведения Гофмана перестали издавать в нашей стране. Лишь в начале 1960-х годов они начали понемногу и в очень ограниченном составе возвращаться к читателям новых поколений.

Эрнст Теодор Вильгельм Гофман, впоследствии сменивший третье из данных ему при крещении имен на Амадей — в честь своего любимого композитора Моцарта, родился 24 января 1776 года в Кенигсберге (Восточная Пруссия), в семье адвоката. Родители разошлись, когда мальчику было два года, мать вернулась в дом своих родных, и отныне Гофман воспитывался в семье дяди, педантичного, сухого, законопослушного чиновника. Отзвуки гнетущей атмосферы, в которой проходили детские годы будущего писателя, явственно слышатся в его позднем романе «Житейские воззрения кота Мурра» и некоторых новеллах. Именно здесь юный Гофман впервые ощутил скованность и ограниченный практицизм бюргерского сознания и на всю жизнь проникся ненавистью к его носителям — немецким филистерам. Единственной отдушиной в этом замкнутом, безрадостном мире, лишенном ласки и внимания к душевной жизни ребенка, были занятия музыкой у местного органиста и уроки рисования. Они дали толчок разносторонним дарованиям подростка; в дальнейшем Гофман самостоятельно достиг высокого профессионального уровня в том и другом искусстве, которым он мечтал посвятить себя, еще не помышляя о литературе.

По окончании школы, в 1792 году, Гофман поступил на юридический факультет университета — выбор был предопределен семейной традицией: все его родственники были юристами. Кенигсбергский университет находился в ту пору в зените своей славы — там уже более трех десятилетий читал лекции Иммануил Кант, оказавший решающее влияние на философскую мысль эпохи. Однако Гофман пренебрег возможностью посещать лекции знаменитого профессора и впоследствии не раз иронизировал над его благоговейными почитателями. Его гораздо больше влекло искусство; позднее, когда в нем пробудился интерес к философии, это была уже совсем другая философия — романтическая, во многом противостоявшая кантовской.

После короткого пребывания в г. Глогау в Силезии Гофман получил назначение в Берлинский апелляционный суд. Службу и подготовку к сдаче последнего университетского экзамена он ухитрялся совмещать с музыкальным творчеством и занятиями живописью. В 1800 году, после сдачи экзаменов, Гофман был назначен асессором верховного суда в Познань. Это было освобождение от семейной зависимости, начало самостоятельной жизни, которая, однако, очень скоро обнаружила свою зыбкость и непрочность. И здесь продолжалось раздвоение между занятиями любимым искусством и томительными формальными служебными обязанностями — оно стало неизбывным уделом всей жизни Гофмана и темой многих его произведений.

Источники:

https://sprashivalka.com/tqa/q/22341504
https://19v-euro-lit.niv.ru/19v-euro-lit/articles-ger/ionkis-zagadochnyj-i-mnogolikij-gofman.htm
https://www.litmir.me/br/?b=176761&p=5