Рассказы о родине для детей начальной школы. Из дебрей туманы несмело

Рассказы о Родине для школьников

Рассказы для детей о Родине, о родной земле, о родном крае. Рассказы для чтения в школе, для семейного чтения. Рассказы Михаила Пришвина, Константина Ушинского, Ивана Шмелёва, Ивана Тургенева.

Михаил Пришвин

Моя родина (Из воспоминаний детства)

Мать моя вставала рано, до солнца. Я однажды встал тоже до солнца, чтобы на заре расставить силки на перепёлок. Мать угостила меня чаем с молоком. Молоко это кипятилось в глиняном горшочке и сверху всегда покрывалось румяной пенкой, а под этой пенкой оно было необыкновенно вкусное, и чай от него делался прекрасным.

Это угощение решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал вставать до солнца, чтобы напиться с мамой вкусного чаю. Мало-помалу я к этому утреннему вставанию так привык, что уже не мог проспать восход солнца.

Потом и в городе я вставал рано, и теперь пишу всегда рано, когда весь животный и растительный мир пробуждается и тоже начинает по-своему работать.

И часто-часто я думаю: что, если бы мы так для работы своей поднимались с солнцем! Сколько бы тогда у людей прибыло здоровья, радости, жизни и счастья!

После чаю я уходил на охоту за перепёлками, скворцами, соловьями, кузнечиками, горлинками, бабочками. Ружья тогда у меня ещё не было, да и теперь ружьё в моей охоте необязательно.

Моя охота была и тогда и теперь — в находках. Нужно было найти в природе такое, чего я ещё не видел, и может быть, и никто ещё в своей жизни с этим не встречался.

Хозяйство моё было большое, тропы бесчисленные.

Мои молодые друзья! Мы хозяева нашей природы, и она для нас кладовая солнца с великими сокровищами жизни. Мало того, чтобы сокровища эти охранять — их надо открывать и показывать.

Для рыбы нужна чистая вода — будем охранять наши водоёмы.

В лесах, степях, горах разные ценные животные — будем охранять наши леса, степи, горы.

Рыбе — вода, птице — воздух, зверю — лес степь, горы.

А человеку нужна родина. И охранять природу — значит охранять родину.

Константин Ушинский

Наше отечество

Наше отечество, наша родина — матушка Россия. Отечеством мы зовём Россию потому, что в ней жили испокон веку отцы и деды наши.

Родиной мы зовём её потому, что в ней мы родились. В ней говорят родным нам языком, и всё в ней для нас родное; а матерью — потому, что она вскормила нас своим хлебом, вспоила своими водами, выучила своему языку, как мать она защищает и бережёт нас от всяких врагов.

Велика наша Родина-мать — святорусская земля! От запада к востоку тянется она почти на одиннадцать тысяч вёрст; а от севера к югу на четыре с половиною.

Не в одной, а в двух частях света раскинулась Русь: в Европе и в Азии.

Много есть на свете, и кроме России, всяких хороших государств и земель, но одна у человека родная мать — одна у него и родина.

Иван Шмелёв

Русская песня

Я с нетерпением поджидал лета, следя за его приближением по хорошо мне известным признакам.

Самым ранним вестником лета являлся полосатый мешок. Его вытягивали из огромного сундука, пропитанного запахом камфары, и вываливали из него груду парусиновых курточек и штанишек для примерки. Я подолгу должен был стоять на одном месте, снимать, надевать, опять снимать и снова надевать, а меня повертывали, закалывали на мне, припускали и отпускали — «на полвершочка». Я потел и вертелся, а за не выставленными ещё рамами качались тополевые ветки с золотившимися от клея почками и радостно голубело небо.

Вторым и важным признаком весны-лета было появление рыжего маляра, от которого пахло самой весной — замазкой и красками. Маляр приходил выставлять рамы — «впущать весну» — наводить ремонт. Он появлялся всегда внезапно и говорил мрачно, покачиваясь:

— Ну, и где у вас тут чего.

И с таким видом выхватывал стамески из-за тесёмки грязного фартука, словно хотел зарезать. Потом начинал драть замазку и сердито мурлыкать под нос:

И-ах и тё-мы-най ле-со.

Да йехх и тё-мы-на-ай.

Я старался узнать, что дальше, но суровый маляр вдруг останавливал стамеску, глотал из жёлтой бутылочки, у которой на зелёном ярлычке стояло «политура», плевал на пол, свирепо взглядывал на меня и начинал опять:

Ах-ехх и в тёмы-на-ам ле.

Да и в тё. мы-ны-мм.

И пел всё громче. И потому ли, что он только всего и пел, что про темный лес, или потому, что вскрякивал и вздыхал, взглядывая свирепо исподлобья, — он казался мне очень страшным.

Потом мы его хорошо узнали, когда он оттаскал моего приятеля Ваську за волосы.

Маляр поработал, пообедал и завалился спать на крыше сеней, на солнышке. Помурлыкав про тёмный лес, где «сы-тоя-ла ах да и со-сенка», маляр заснул, ничего больше не сообщив. Лежал он на спине, а его рыжая борода глядела в небо. Мы с Васькой, чтобы было побольше ветру, тоже забрались на крышу — пускать «монаха». Но ветру и на крыше не было. Тогда Васька от нечего делать принялся щекотать соломинкой голые маляровы пятки. Но они были покрыты серой и твердой кожей, похожей на замазку, и маляру было нипочём. Тогда я наклонился к уху маляра и дрожащим тоненьким голосом запел:

И-ах и в тё-мы-ном ле-э.

Рот маляра перекосился, и улыбка выползла из-под рыжих его усов на сухие губы. Должно быть, было приятно ему, но он всё-таки не проснулся. Тогда Васька предложил приняться за маляра как следует. И мы принялись-таки.

Васька приволок на крышу большую кисть и ведро с краской и выкрасил маляру пятки. Маляр лягнулся и успокоился. Васька состроил рожу и продолжал. Он обвел маляру у щиколоток по зелёному браслету, а я осторожно покрасил большие пальцы и ноготки.

Маляр сладко похрапывал — должно быть, от удовольствия.

Тогда Васька обвёл вокруг маляра широкий «заколдованный круг», присел на корточки и затянул над самым маляровым ухом песенку, которую с удовольствием подхватил и я:

Рыжий красного спросил:

— Чем ты бороду лучил?

— Я не краской, не замазкой,

Я на солнышке лежал!

Я на солнышке лежал,

Кверху бороду держал!

Маляр заворочался и зевнул. Мы притихли, а он повернулся на бок и выкрасился. Тут и вышло. Я махнул в слуховое окошко, а Васька поскользнулся и попал маляру в лапы. Маляр оттрепал Ваську и грозил окунуть в ведерко, но скоро развеселился, гладил по спине Ваську и приговаривал:

— А ты не реви, дурашка. Такой же растёт у меня в деревне. Что хозяйской краски извёл, дура. да ещё ревёт!

С того случая маляр сделался нашим другом. Он пропел нам всю песенку про тёмный лес, как срубили сосенку, как «угы-на-ли добра молодца в чужу-далънюю сы-то-ронуш-ку. ». Хорошая была песенка. И так жалостливо пел он её, что думалось мне: не про себя ли и пел её? Пел и ещё песенки — про «тёмную ноченьку, осеннюю», и про «берёзыньку», и ещё про «поле чистое».

Впервые тогда, на крыше сеней, почувствовал я неведомый мне дотоле мир — тоски и раздолья, таящийся в русской песне, неведомую в глубине своей душу родного мне народа, нежную и суровую, прикрытую грубым одеянием. Тогда, на крыше сеней, в ворковании сизых голубков, в унылых звуках маляровой песни, приоткрылся мне новый мир — и ласковой и суровой природы русской, в котором душа тоскует и ждёт чего-то. Тогда-то, на ранней моей поре, — впервые, быть может, — почувствовал я силу и красоту народного слова русского, мягкость его, и ласку, и раздолье. Просто пришло оно и ласково легло в душу. Потом — я познал его: крепость его и сладость. И всё узнаю его.

Иван Тургенев

Деревня

Последний день июня месяца; на тысячу верст кругом Россия — родной край.

Ровной синевой залито всё небо; одно лишь облачко на нём — не то плывёт, не то тает. Безветрие, теплынь. воздух — молоко парное!

Жаворонки звенят; воркуют зобастые голуби; молча реют ласточки; лошади фыркают и жуют; собаки не лают и стоят, смирно повиливая хвостами.

И дымком-то пахнет, и травой — и дёгтем маленько — и маленько кожей. Конопляники уже вошли в силу и пускают свой тяжёлый, но приятный дух.

Глубокий, но пологий овраг. По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщеплённые ракиты. По оврагу бежит ручей; на дне его мелкие камешки словно дрожат сквозь светлую рябь. Вдали, на конце-крае земли и неба — синеватая черта большой реки.

Вдоль оврага — по одной стороне опрятные амбарчики, клетушки с плотно закрытыми дверями; по другой стороне пять-шесть сосновых изб с тесовыми крышами. Над каждой крышей высокий шест скворечницы; над каждым крылечком вырезной железный крутогривый конёк. Неровные стёкла окон отливают цветами радуги. Кувшины с букетами намалёваны на ставнях. Перед каждой избой чинно стоит исправная лавочка; на завалинках кошки свернулись клубочком, насторожив прозрачные ушки; за высокими порогами прохладно темнеют сени.

Я лежу у самого края оврага на разостланной попоне; кругом целые вороха только что скошенного, до истомы душистого сена. Догадливые хозяева разбросали сено перед избами: пусть ещё немного посохнет на припёке, а там и в сарай! То- то будет спать на нём славно!

Курчавые детские головки торчат из каждого вороха; хохлатые курицы ищут в сене мошек да букашек; белогубый щенок барахтается в спутанных былинках.

Русокудрые парни, в чистых низко подпоясанных рубахах, в тяжёлых сапогах с оторочкой, перекидываются бойкими словами, опершись грудью на отпряжённую телегу, — зубоскалят.

Из окна выглядывает круглолицая молодка; смеётся не то их словам, не то возне ребят в наваленном сене.

Другая молодка сильными руками тащит большое мокрое ведро из колодца. Ведро дрожит и качается на верёвке, роняя длинные огнистые капли.

Передо мной стоит старуха-хозяйка в новой клетчатой понёве, в новых котах.

Крупные дутые бусы в три ряда обвились вокруг смуглой худой шеи; седая голова повязана жёлтым платком с красными крапинками; низко навис он над потускневшими глазами.

Но приветливо улыбаются старческие глаза; улыбается всё морщинистое лицо. Чай, седьмой десяток доживает старушка. а и теперь ещё видать: красавица была в своё время!

Растопырив загорелые пальцы правой руки, держит она горшок с холодным неснятым молоком, прямо из погреба; стенки горшка покрыты росинками, точно бисером. На ладони левой руки старушка подносит мне большой ломоть ещё тёплого хлеба. «Кушай, мол, на здоровье, заезжий гость!»

Петух вдруг закричал и хлопотливо захлопал крыльями; ему в ответ, не спеша, промычал запертой телёнок.

— Ай да овёс! — слышится голос моего кучера.

О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни! О, тишь и благодать!

И думается мне: к чему нам тут и крест на куполе Святой Софии в Царь-Граде, и всё, чего так добиваемся мы, городские люди?

Стихи о родине на конкурс чтецов

Лучшая на свете

Российский край, моя земля,
Родимые просторы!
У нас и реки, и поля,
Моря, леса и горы.
И север есть у нас, и юг.
Сады цветут на юге.
На севере снега вокруг –
Там холода и вьюги.
В Москве ложатся спать сейчас,
Луна глядит в оконце.
Дальневосточник в тот же час
Встаёт, встречая солнце.
Российский край, как ты велик!
С границы до границы
И скорый поезд напрямик
В неделю не домчится.
Звучат по радио слова –
Им дальний путь не труден.
Знакомый голос твой, Москва,
Повсюду слышен людям.
И рады мы всегда вестям
О нашей мирной жизни.
Как счастливо живётся нам
В своей родной Отчизне!
Народы – как одна семья,
Хотя язык их разный.
Все – дочери и сыновья
Своей страны прекрасной.
И Родина у всех одна.
Привет тебе и слава,
Непобедимая страна,
Российская держава!

Россия, Россия, Россия

Нет края на свете красивей,
Нет Родины в мире светлей!
Россия, Россия, Россия, –
Что может быть сердцу милей?
Кто был тебе равен по силе?
Терпел пораженья любой!
Россия, Россия, Россия, –
Мы в горе и счастье – с тобой!
Россия! Как Синюю птицу,
Тебя бережём мы и чтим,
А если нарушат границу,
Мы грудью тебя защитим!
И если бы нас вдруг спросили:
“А чем дорога вам страна?”
– Да тем, что для всех нас Россия,
Как мама родная, – одна!

Россия подобна огромной квартире.
Четыре окна в ней и двери четыре:
На север, на запад, на юг, на восток.
Над нею небесный висит потолок.
Роскошный ковер устилает в квартире
Полы на Таймыре и в Анадыре.
И солнце горит в миллиард киловатт,
Поскольку местами наш дом темноват.
И, как и положено каждой квартире,
Имеется в ней Кладовая Сибири:
Хранится там ягод различных запас,
И рыба, и мясо, и уголь, и газ.
А рядом с Курилкой – Курильской грядою –
Находятся краны с горячей водою,
У сопки Ключевской клокочут ключи
(Пойди и горячую воду включи!)
Еще есть в квартире три классные ванны:
Северный, Тихий и Атлантический океаны.
И мощная печка системы “Кузбасс”,
Что греет зимою холодною нас.
А вот холодильник с названием “Арктика”,
Прекрасно работает в нем автоматика.
И справа от древних кремлевских часов
Идут еще семь часовых поясов.
Все есть в Русском доме для жизни удобной,
Но нету порядка в квартире огромной:
Тут вспыхнет пожар, там труба потекла.
То громко соседи стучат из угла.
То стены трещат, то посыпалась краска,
Лет двести назад отвалилась Аляска,
Поехала крыша, пропал горизонт.
Опять перестройка и снова ремонт.
Что строят, строители сами не знают:
Сначала построят, а после сломают.
Всем хочется – сразу построили чтоб
Избу-Чум-Ярангу-Дворец-Небоскреб!
Мы все в нашем доме соседи и жители:
Простые жильцы, управдомы, строители.
И что мы построим теперь на Руси.
Об этом ты папу и маму спроси.

Привет тебе, мой край родной,
С твоими тёмными лесами,
С твоей великою рекой,
И неоглядными полями!
Привет тебе, народ родимый,
Герой труда неутомимый,
Среди зимы и в летний зной!
Привет тебе, мой край родной!

Ушло тепло с полей,
и стаю журавлей
Ведёт вожак в заморский край зелёный.
Летит печально клин,
И весел лишь один,
Один какой-то журавлёнок несмышлёный.
Он рвётся в облака,
торопит вожака,
Но говорит ему вожак сурово:
— Хоть та земля теплей,
А родина милей,
Милей — запомни, журавлёнок, это слово.
Запомни шум берёз
и тот крутой откос,
Где мать тебя увидела летящим;
Запомни навсегда,
Иначе никогда,
Дружок, не станешь журавлём ты настоящим.
У нас лежат снега,
У нас гудит пурга
И голосов совсем не слышно птичьих.
А где-то там вдали
Курлычут журавли,
Они о Родине заснеженной курлычут.

Дождик, дождик, где ты был.

– Дождик, дождик, где ты был?
– Я по небу с тучкой плыл!
– А потом ты что – разбился?
– Ой, нет-нет, водой разлился,
Капал, капал вниз, упал –
Прямо в речку я попал!

«Из дебрей туманы несмело…» А. Фет

Из дебрей туманы несмело
Родное закрыли село;
Но солнышком вешним согрело
И ветром их вдаль разнесло.

Знать, долго скитаться наскуча
Над ширью земель и морей,
На родину тянется туча,
Чтоб только поплакать над ней.

Анализ стихотворения Фета «Из дебрей туманы несмело…»

Своими занятиями сельским хозяйством и жизнью в окружении природных красот Фет невероятно дорожил. Как человек умный и в предмете хорошо разбирающийся Афанасий Афанасиевич далеко не каждой погоде был рад. В письмах к друзьям и знакомым он нередко либо выражал недовольство засухой, либо опасался проливных дождей, ведь и то, и другое могло в итоге привести народ к голоду. В эпистолярных произведениях поэт часто говорил с горечью о деревенском быте, сетовал на неумение «руководящих сфер» правильно вести дела. При этом в стихотворения Фета мысли из его писем практически никогда не проникали. Афанасий Афанасиевич был сторонником так называемой «чистой поэзии». Он считал, что существуют три темы, достойные изображения в лирическом произведении, — любовь, природа и искусство. Социальным и политическим мотивам здесь места нет. Именно поэтому значительную часть жизни Фет конфликтовал с Некрасовым и его последователями.

Стихотворение «Из дебрей туманы несмело…», написанное в 1886 году и относящееся к позднему творчеству поэта, выделяется на фоне его остальной лирики. В нем косвенно отразились настроения, высказываемые Афанасием Афанасиевичем в письмах и касающиеся состояния современной ему деревни, как правило, весьма печального. Начало произведения представляет собой обычное для Фета описание пейзажа – туманы, пришедшие из дебрей, закрыли село, но благодаря солнцу и ветру они рассеялись. Во втором четверостишии почти до самого финала ничего не предвещает поворота от темы природы к социальным мотивам. Поэт рассказывает о туче, которая долгое время скитается «над ширью земель и морей», но в конце концов все-таки возвращается в родные земли. Правда, возвращение это получается не очень веселым. Туче остается только поплакать о судьбе родины. В первых строках Фет называется лес дебрями, тем самым подчеркивая его непроходимость, дремучесть. В нем легко заблудиться, он таит неизведанные возможности. Деревня окружена дебрями, как сельское хозяйство Российской империи окружено людьми, дослужившимися до высоких постов, но слабо в нем разбирающимися.

Интересно, что в двадцатом столетии образ Руси, стоящей посреди дебрей, будет активно развивать Блок. Это легко объяснить – Александр Александрович на ранних этапах творчества испытал большое влияние классической русской поэзии, в особенности лирики Фета, а не модернистских течений, как многие его современники.

Источники:

https://ped-kopilka.ru/semeinaja-biblioteka/raskazy-o-rodine-dlja-shkolnikov.html
https://bugaga.ru/pozdravlenya/stihi/1146756032-stihi-o-rodine-na-konkurs-chtecov.html
https://pishi-stihi.ru/iz-debrej-tumany-nesmelo-fet.html